Смеклоф - Чародей без башни

Арий не оглядывался, чтобы любитель овощей случайно не приметил его лицо. Нарочно сделал несколько виражей, облетая вокруг башни и путая следы, пристал к балкону и показал язык недовольно сморщившимся ограм.

– Зовите купца, товар прибыл, – приказал он.

– Аренька! – разнёсся над башней бабушкин голос. – Пора домой!

Синдибума передёрнуло, но он лишь молча вздохнул. Волнуется, наверное, после налёта гарпий. Слышать чародейский зов мог только тот, к кому обращались. Обиженные истуканы даже ухом не повели, а надменно захлопнули пасти и гордо скрестили лапы на груди, всем своим видом выражая каменное спокойствие.

– Эй, композитор! – не дожидаясь милости, заголосил Синдибум. – Принимай свежак!

Дверь распахнулась, и старик, щурясь, выглянул за крыльцо.

– Чего так долго? – заворчал он. – В животе урчит, как у башни в катакомбах.

– Горшок гони!

Композитор доковылял до ковра-самолёта и критически осмотрел брюкву. Потрепал ботву, поскреб пальцем кожицу и облизал, потерев языком по десне. Понюхал. Хотел даже попробовать на вкус, но Арий перехватил его руку.

– Но-но! Я свою часть сделки выполнил, где горшок?

Старик нахохлился, но всё же махнул рукой. В дверях показалась лохматая голова домового. Косясь жуткими глазами, он крепко сжимал реликвию.

– Ключевую нитку! – потребовал транжира.

– А как я домой доберусь? – разозлился Синдибум.

– Мне до сольфеджио, – поморщился композитор.

Чёрная шляпа захихикала, но Арий не сдавался.

– Вечером верну, – прижав руку к груди, пообещал он.

– Что? – выставив левое ухо, крикнул старик.

Огры ехидно залыбились, выставив толстые нижние губы.

– Тебе твоя «доброта» ещё аукнется, – пообещал Синдибум, спрыгивая с ковра-самолёта.

Композитор пожал плечами, и ловко выхватив ключевую нитку, намотал на палец. Домовой помахал горшком, и запустил со всей силы, так что Арий еле поймал, чуть не кувыркнувшись за парапет.

– И это Благое время, – расстроено забурчал он. – А после полувечера вы тут младенцев вместо брюквы варите?

– Хуже! Нотную грамоту заставляем зубрить, – безумно завертев глазами, выдал старик.

Синдибум вздохнул. У некоторых совсем нет жалости.

– Аренька! – повторился бабушкин зов. – Немедленно домой!

– Арий! – надулся он, втянув голову в плечи.

А композитор с его тонким слухом, даже не оглянулся.

Сбоку от крыльца на метровой высоте зависла раздвижная железная лестница. Вот по ней теперь и придётся карабкаться до ближайшего яруса.

Старик загнал ковёр-самолёт прямо в дом, и уже хрустел брюквой, растирая по подбородку вязкий сок.

– Хоть зонт дай! – попросил Синдибум.

Композитор удивлённо заморгал.

– С какой стати?

– Лестницу стянуть. А то останусь у тебя на балконе и буду круглые сутки песню про мегамага голосить.

Лицо старика озарила шальная улыбка, так что Арий даже испугался, что этот сумасшедший согласится, но он зачмокал губами и сказал:

– Знаешь такую шутку? – и не получив ответа продолжил: – Летит хор гарпий, колокол на башне трезвонит, а один чудак стоит у перил, смотрит и не прячется. У него спрашивают: «Ты чего не хоронишься?». А он отвечает: «Не боюсь. Гарпии не жрут тех, кто фальшиво подпевает».

Композитор загримасничал и раскатисто захохотал, сгибаясь и прижимая руки к животу.

– Умора, – сжал губы Синдибум. – Зонт дашь?

Всё ещё хихикая, старик выдернул из корзины загнутую ручку и подбросил. Арий поймал зонт и, забравшись на перила, зацепил крючком за нижнюю ступень и потянул. Лестница со скрипом разложилась. Горшок мешал, и он запихал его за пазуху.

– Век вас всех не видеть! – пожелал он на прощанье.

Закинул ногу и, злорадно усмехнувшись, бросил зонт за парапет.

– Ой! Уронил! Но если прислушаешься, услышишь, как он мелодично шандарахнется.

Композитор только дверью хлопнул.

Синдибум долез до выступа, проскользнул в заросшую паутиной дыру и полз, пока не добрался до водонапорных труб. Они пронзали всю башню, сверху из-под самой крыши. Там по специальным желобам в резервуар собиралась дождевая вода и стекала вниз до каждого жилища, лавки или таверны. За водонапорными трубами начиналась шахта воздуховода. Он свернул в коридор, поднялся на несколько пролётов по внутренней лестнице и, дождавшись подъёмника, уселся на крышу. Бабушка просто так зов бы не отправила. Видать, случилось чего. И хоть заявляться к ней с реликвией не стоило, тащиться сначала домой было слишком лениво, всё-таки разница в четыре этажа.