Антонина Бересклет (Клименкова): Семейные хроники Лесного царя (СИ)

— Больно? — негромко спросил Ксаарз, хотя сам знал ответ, ведь чувствовал всё то же.

— Жжется, — прошипел Марр.

— Потерпи.

Руун послушно закрыл глаза. Лежать беспомощным и голым под руками лесного царя, пусть тот выглядит сопляком, хилым цыпленком рядом с тем, кто и в человеческом жалком облике не потерял драконью мощь и силу… Это было по меньшей мере странно.

— О, Небо! — выдохнул дракон с необыкновенным облегчением.

Эльф же не спешил его отпускать. Как и предполагал Руун, ему было чрезвычайно любопытно не только исследовать загадочное тело дракона, но и прикоснуться к разуму, заглянуть в память.

— Летать настолько приятно? — пробормотал Ксаарз. — Ну-ка, как ты это делаешь?.. Хм, оказывается, не так уж и сложно отрастить себе крылья. Непременно попробую…

Крепко держа за руку, теперь сплетя пальцы, он утомленно привалился к горячему плечу. Лечить чуждое тело, лишь внешне похожее на человеческое, но настолько отличное в своей сути, бывшему эльфу оказалось довольно тяжело. Лес давал хозяину столько сил, сколько он просил, и мог дать еще больше, если потребуется, вот только на восстановление собственного тела, использованного как инструмент, ему необходимо некоторое время. Впрочем, в первый раз Ксаарз и медведицу с трудом спас после выстрела одного неудачливого охотника. Зато потом со случайно поранившимся медвежонком получилось значительно легче. Вполне возможно, в следующий раз, если дракон останется и ему снова потребуется помощь, он управится с его ранами гораздо быстрее.

— А, добрался-таки до памяти, — хмыкнул Марр.

Словно бы нехотя, немного грубовато, дракон в благодарность обнял лекаря за плечи, прижал спиной к своей груди. Тот не возражал, напротив, устроился в его руках удобнее, постарался прижаться плотнее, с наслаждением впитывая тепло драконьего жара. Не открывая глаз, Ксаарз продолжал читать его память, словно листал книгу с занимательными картинками. Полеты. Охота. Стычки с людьми, заканчивающиеся либо благоразумным побегом, если людей было много и у них было оружие, либо пролившейся кровью, иногда потерями с обеих сторон...

Руун, обнимая эльфа, освобожденный от боли ран, как свежих, так и застарелых, сделал вид, будто задремал. Ведь только во сне воспоминания могут возвращаться такими явственными и яркими. Он видел те же самые картины прошлого, которые поднимал из глубин его разума жадный эльф, считая эту роскошь любопытства своей законной наградой за помощь.

— Думаю, я останусь здесь до весны, — негромко произнес дракон.

Ксаарз, по-прежнему с закрытыми глазами, кивнул. Добавил:

— Если проснешься раньше меня и проголодаешься, можешь поохотиться на кабанов. Их много вокруг Дубравы. Оленей и лосей не трогай.

— Мне придется назвать тебя своим хозяином? — уточнил Руун с напускным безразличием.

— Как хочешь, — разрешил владыка Леса.

«Хочу!» — подумал, но не произнес дракон.

Марр хмыкнул. Отмахнувшись от сцен прошлого, внимательно посмотрел на эльфа, очертил взглядом остроносый профиль. В таком ракурсе малыш не особо походил на девушку. И брови хмурит, совсем как взрослый. Черт разберет этих эльфов, сколько ему лет на самом деле, не угадаешь... Вдруг Руун понял, что связь между ними установилась двусторонняя: неожиданно захлестнула волна затаенной грусти — чужой, горло сжалось от по-детски безотчетной обиды на мир. Эльф вызывал в его памяти образы далеких стран, волшебной красоты дворцов, неведомых лесов с деревьями исполинами — и Руун ощущал его печаль, как свою собственную. Ксаарз не успел побывать везде, где хотелось бы, не успел увидеть всё, что мог бы увидеть за свою бессмертную жизнь. И теперь уже никогда не увидит, связав себя с Лесом. И его жег стыд за то, что он в этот момент зависти к чужой свободе мысленно предал то доверие, которое оказал ему Лес, приняв своим хозяином.

Марр Руун скользнул взглядом по напряженному безупречному лицу… и заметил шрам, косой штрих от скулы вниз к челюсти. Едва видимый, очень давний, тонкий. Шрам на лице бессмертного — невозможная вещь. Тем более на лице того, кто в совершенстве владеет искусством врачевания. Разве только эльф сам решил его оставить, как память о прошлом. Дракон не удержался, поднял руку и осторожно провел по чуть выступающей на коже линии подушечками пальцев, стараясь не задеть когтями. Ксаарз в его руках дернулся от неожиданности. И Руун получил ярчайшую вспышку — чужое воспоминание: перстень с острым камнем на руке отца, чье холодное лицо даже в крайнем гневе было прекрасно, как скульптура, но глаза обещали немедленную смерть… единственному сыну. Руун сморгнул, и всё исчезло. Ксаарз шумно выдохнул. Дракону стало всё ясно — такой же изгнанник.