Екатерина Полянская: Попробуй меня уберечь!

Я невольно принюхалась. Ладно, то обстоятельство, что вечно осторожничающий Дармир проявил невиданное для себя безрассудство, предлагая сунуться в неизвестный домишко подозрительной наружности, я еще могу худо-бедно понять. Подумаешь, помутнение рассудка! У всякого бывает. Так он же еще впервые меня хранительницей обозвал. Причем особо отметив мой статус. А мне-то уже казалось, что лекарь не шибко рад моему высокому положению… Значит, вот именно что казалось. М-да, похоже, какая-то особо упитанная дичь типа медведя приказала долго жить.

Вместо дичи здесь воняло Власом. Стоило втянуть воздух, как в ноздри тут же ударил знакомый приторно-сладкий запах. В глубине души противно шевельнулся страх: и как только этому колдуну удается вечно оказываться хоть на шаг, но впереди нас? Поглощенная предчувствием, я, не особо думая, что делаю, потянула дверь на себя. Та отозвалась надрывным скрипом.

Первой сунуться в открывшуюся темноту проема мне не позволил Алекс, непостижимым образом оказавшийся рядом и заступивший вход. Какой прыткий!

– Ксения! – гневно сверкнул стальными глазами властелин, дабы усовестить неразумную меня. – Когда ты научишься элементарной осторожности?

Уважение уважением, но из-под своей опеки он меня выпустит разве что посмертно.

Я послушно ощутила укол совести и покаянно опустила глаза. Надо было рассказать ему про свой сон, пока было время. А то теперь гадает небось, за каким лешим меня понесло неведомо куда.

– А ты попробуй меньше с ней нянькаться, – лениво предложил Габриэль. – Вот получит один раз по башке – и мигом разучится соваться вперед властелина куда не надо.

– Ага, – хихикнул Дармир, – а в хранительницы ты вместо нее пойдешь.

Я мысленно подхихикнула. Похоже, этих двоих уже ничто не исправит.

– А ну, все заткнулись! – гаркнул властелин и уже спокойнее добавил: – Начинайте относиться к Ксении как к хранительнице. И моей жене.

Умеет он все-таки призвать народ к порядку.

Внутри было непроглядно темно. Алекс сделал пару шагов и остановился, усиленно моргая, дабы глаза привыкли к темноте и стало возможно наконец разглядеть, куда же мы по моей милости попали. Остальные были заняты примерно тем же.

Хорошо, что я помнила, где стоит свеча. Во сне было не так темно и удавалось различать немногочисленные предметы обстановки, чем я сейчас и воспользовалась, осторожно обойдя Алекса. Заметив сей маневр, властелин протянул руку, пытаясь придержать мои стремления к самостоятельности, но хватанул лишь воздух. Он открыл было рот для произнесения очередной воспитательной речи, но не успел ничего сказать. Взметнувшееся пламя свечи осветило небольшую комнатку. Все в ней выглядело по-прежнему, разве что в углу, на подставке наподобие треножника, была установлена раскрытая книга. Добротная такая книга, целый фолиант в кожаной обложке с золотом на уголках, чтобы не истрепались раньше времени. Как она сюда попала?

– Наконец-то, – скрипуче обрадовалась обитательница избушки. – А то я уже думала, распылюсь раньше, чем вы сюда доберетесь.

Сморщенное старушечье лицо исказилось улыбкой. Повезло моим спутникам, что они сейчас со стороны себя не видят, все-таки отвисшая челюсть вряд ли может считаться украшением.

Первым отмер Габриэль.

– Бережиня, – потрясенно присвистнул он. – Ксения, снимаю шляпу!

Зря я все-таки считала себя самой сведущей в происходящем. Объяснит мне кто-нибудь, как все это безобразие называется?

– У тебя же нет шляпы! – подловила ангела Линка, за что тут же получила щелчок по носу.

– Какого лешего? – Я наконец-то смогла сгруппировать все околачивающиеся в голове вопросы в один.

Правда, ответить на него не успели: в этот миг старуха сделала то, что обещала, то есть распылилась. В самом прямом смысле этого слова. Засветившись неверным сиянием, такое ни за что не спутаешь с мягким светом свечи, она полыхнула поярче, ослепив визитеров, а когда мы проморгались, над кроватью витало лишь облачко пыли. Да и оно там надолго не задержалось: не пойми откуда налетевший порыв ветра прицельно зашвырнул его на страницы раскрытой книги.

Я хотела возмутиться таким откровенно неуважительным отношением к явно старинному и, вне всякого сомнения, ценному фолианту, но передумала. Сама книга, судя по ее поведению, не имела ничего против. Блеснув в последний раз, она зашелестела страницами и прихлопнулась обложкой.

С ума сойти! Способности к логическому мышлению (или вообще хоть к какой умственной деятельности) ушли в бессрочный отпуск, уступив место хроническому непониманию. Дурдом на колесиках!