Терри Пратчетт - Дело табак

– Похоже, на него можно положиться, сэр, – ответил камердинер, возводя очи горе и указывая пальцем на маленькую решетку в стене – входное отверстие пресловутого вентилятора, которым, несомненно, пользовался тот, кто заводил часовой механизм. Упустит ли хоть один дворецкий, достойный своего толстого брюха, возможность узнать, о чем думает новый хозяин? Черта с два.

Дополнительные льготы, да? Разумеется, здешняя публика своего не упустит. И для этого не нужны были улики. Такова человеческая натура. Ваймс не раз предлагал Сибилле – настаивать он бы не посмел, – чтобы дом заперли и продали кому-нибудь, кто действительно хочет жить в этой скрипучей ледяной громаде, способной вместить целый полк. Сибилла слышать ничего не желала. У нее были теплые детские воспоминания об Овнец-Холле – как она лазала по деревьям, плавала, ловила рыбу в реке, собирала цветы, помогала садовникам, ну и о прочих сельских радостях, которые Ваймсу казались далекими, как Луна, тем более что сам он в отрочестве думал исключительно о том, чтобы выжить. В реке Анк, конечно, можно ловить рыбу, главное – не стараться что-нибудь поймать. Более того, человеку, проглотившему всего одну капельку анкской воды, грозило несметное количество болезней. А что касается садовников, то в Анк-Морпорке чаще попадались ссадины и садисты.

День выдался долгий, и ночлег на постоялом дворе трудно было назвать спокойным и полезным для здоровья, но, прежде чем лечь в огромную постель, Ваймс открыл окно и уставился в темноту. В деревьях бормотал вечер. Ваймс недолюбливал деревья, но Сибилле они нравились, и этого было достаточно. Вокруг, во тьме, шелестело, щебетало, ухало и сходило с ума нечто, о чем он не желал знать. Ваймс понятия не имел, что это за твари, и надеялся обойтись без знакомства. Как уснуть при таком шуме?

Он лег в постель и некоторое время шарил вокруг, прежде чем нашел жену и успокоился. Сибилла велела оставить окно открытым, чтобы впустить некоторое количество якобы волшебного свежего воздуха, и Ваймс горестно лежал под одеялом, напрягая слух в тщетной попытке услышать привычные звуки – вопль пьяного, бредущего домой, или ругань носильщика, которому заблевали подушки в паланкине, или шум уличной драки, или домашний скандал, или просто пронзительный крик, – и все это под размеренный бой городских часов, которые, как известно, били все вразнобой. И другие звуки, потише, например, громыхание золотарных фургонов Гарри Короля, которые отправлялись вершить свое грязное дело. А самое приятное – крик Ночной Стражи в дальнем конце улицы: «Двенадцать часов, и все спокойно!» Не так давно всякий, кто попытался бы это прокричать, лишился бы колокольчика, шлема и, вероятно, сапог прежде, чем эхо успело бы замереть вдали. Но только не теперь. О нет. Это была современная Стража, Ваймсова Стража, и каждый, кто вздумал бы с нехорошим умыслом напасть на стражника в патруле, услышал бы свист и очень быстро понял, что если кому и надают пинков, то точно не стражнику. Патрульные старались выкрикивать время перед домом номер один на Лепешечной улице с особым, почти театральным тщанием, чтобы командор непременно услышал.

Ваймс сунул голову под огромную подушку и постарался отвлечься от ужасной, пугающей тишины. Отсутствие звуков не давало заснуть человеку, который привык не обращать внимания на регулярный шум. Каждую ночь, год за годом.

Но в пять часов утра Мать-Природа нажала на кнопку, и мир сошел с ума. Все живые твари, в том числе, судя по звукам, аллигаторы, соперничали друг с другом, кто громче рявкнет. Какофония звуков не сразу дошла до ушей Ваймса. По крайней мере, огромная кровать располагала почти неистощимым запасом подушек. Ваймс обожал подушки, когда не спал на собственной кровати. Один-два жалких мешочка с перьями, похожих на запоздалую мысль… нет, это не для него. Он любил зарываться в подушки, превращать их в мягкую крепость, оставив лишь дырку для доступа воздуха.

Ужасающий шум уже стихал, когда он вынырнул на поверхность. Да, вспомнил Ваймс, это еще одно свойство растреклятой деревни. Жизнь в ней начинается слишком рано. Командор по обычаю, по наклонностям и по необходимости вел ночной образ жизни, иногда так и исключительно ночной; с его точки зрения, семи часов было достаточно один раз в день. С другой стороны, он почувствовал запах бекона; в следующую минуту в комнату вошли две взволнованные юные особы, неся подносы на каких-то затейливых металлических штуковинах, которые в разложенном виде практически не позволяли сесть и съесть поданный завтрак.