Дэниел Клейн - Хайдеггер и гиппопотам входят в райские врата. Жизнь, смерть и жизнь после смерти через призму философии и шутки

Все окончательно запутывается, когда мы пытаемся установить временны́е границы «сейчас». Зенон, известный своим парадоксальным рассуждением о том, что Ахиллес никогда не догонит черепаху {11}, утверждал, что время можно разделить на бесчисленное множество частей. Такой подход, разумеется, оставляет не слишком много времени на «сейчас». Или, как высказался современный британский драматург и остряк Майкл Фрейн: «Ах, сейчас ! Это странное время – самое странное из всех времен; время, которое есть всегда… и к моменту, когда мы произносим последнее “с” в слове “сейчас”, первое “с” уже становится древней историей».

«Ничего больше не произойдет. Всё сейчас».

К счастью, мы располагаем и более практичной концепцией «сейчас», которая принадлежит внушающему доверие прагматику, американскому философу и психологу конца XIX в. Уильяму Джеймсу. Он называл сейчас «обманчивым настоящим», подразумевая ложное чувство, что «сейчас» обладает неким, пусть и незначительным, содержанием, а также определенной, пусть даже короткой, длительностью, тогда как настоящего вообще не существует. Настоящее – это всего лишь место встречи прошлого с будущим, и ни о том ни о другом нельзя сказать, что они существуют, по крайней мере, сейчас. Другими словами, «сейчас» – субъективная категория, которую мы используем для обозначения нашего восприятия времени.

И тут возникает один из вечных философских вопросов: зависит ли восприятие длительности времени от того, кто его воспринимает, особенно в случае, если, скажем, речь идет о свинье?

Едет по дороге парень и видит стоящего под яблоней фермера, который приподнимает свинью. Всякий раз, оказываясь наверху, хрюшка откусывает яблоко. Парень останавливает машину и спрашивает, что происходит.

Фермер отвечает:

– Я кормлю мою свинью.

Парнишка в машине говорит:

– Если просто потрясти дерево и дать ей возможность есть падалицу, не сбережет ли это массу времени?

И фермер отвечает вопросом на вопрос:

– А что значит время для свиньи?

Поэт-мистик Уильям Блейк писал:

Это мы дурачимся – последняя строка добавлена нами.

Знаете, ребята, теперь до меня дошло. И впрямь я всегда планировал начать когда-нибудь жить в настоящем. Но вы-то, приятели, вроде как философы, правильно?

Отчасти, Дэрил. Скорее вечные студенты-философы. Так что вы хотели сказать?

Вот вы говорите, что эти прославленные серьезные мыслители даже слышать не хотят о смерти и называть вещи своими именами, просто и ясно?

Вы бы еще добавили – весело.

После всех философских воззрений, которые тем или иным образом примиряют со смертью – часто представляя ее как логическое и желанное избавление от страданий, начинающихся с рождения, – и всех теологических и культурологических теорий, которые рассматривают смерть просто как переход в грандиозный горний мир, есть что-то живительное в простом возмущении тем, что жизнь конечна. Крайнем возмущении!

Но давайте задумаемся, мы не можем представить себе хотя бы единственного великого философа или мировую религию, которые подпишутся под идеей, что смерть – это не более чем ужасная перспектива, худший вариант мошенничества из всех, которые можно вообразить. Конечно, было бы парадоксально предполагать, что религия могла бы принять такое отношение к смерти: примирение – в той или иной форме – лежит в основе религиозных призывов. Религия быстро осталась бы не у дел, признай она, что смерть – конец и провал.

Но кто-то может подумать, что по крайней мере один из этих правдолюбцев, называемых философами, готов встретиться со смертью лицом к лицу и выказать свое отвращение к ней. Нет. Ярость в отношении смерти оказывается делом поэтов:

Обладаем ли мы бессмертной душой?

Где она?

Можно ли продать ее на eBay? [28]