Александр Сумбатов-Южин - Джентльмен

Мисс Уилькс. Это очень корректная личность.

Рыдлова. Аккуратный, аккуратный. Ну, а Люба как?

Мисс Уилькс. Расположена.

Рыдлова. Что ж, он солидный человек… Впрочем, надо с Ларечкой посоветоваться. Он ведь глава дома-то, уж теперь и женатый. Да что ж это танцы-то остановились? Евгения Фоминична, душечка, приезжайте ко мне завтра утром, надо же обсудить. Я без вас как без рук, знаете небось…

Мисс Уилькс. Будьте покойны. Я вам отвечаю за счастье ваших детей.

Целуются.

(Проходя мимо Чечкова и Боженко.) Ах, азарт! Видеть не могу.

Уходят.

Остергаузен (по уходе их). Позвольте поставить три рубля.

Боженко. Ты! в баккара?

Остергаузен. Позвольте поставить три рубля. Мне нужно испытать сильные ощущения.

Боженко. Это он либо перед смертью, либо перед свадьбой.

Справа из маленькой двери входит Остужев, за ним Василий.

Остужев. Василий, отыщи Эмму Леопольдовну Боженко и передай ей карточку. Скажи, что я буду ее ждать здесь.

Василий. А барину прикажете доложить? Обрадуются.

Остужев. Я его обрадую неожиданно. Ты пока молчи.

Василий. Слушаю-с. (Уходит.)

Остужев (подходит к играющим). Здравствуйте, картежники.

Боженко, Чечков и несколько других игроков. А! Андрюша! Остужев! Когда? Откуда?

Остужев. Сейчас с вокзала. С корабля на бал. Вы тут пол-Москвы без меня перевенчали. Ну, играйте, я вам мешать не буду.

Входит Эмма Леопольдовна.

Остужев. Здравствуйте, Эмма Леопольдовна.

Эмма Леопольдовна. Наконец хоть один интересный мужчина.

Остужев целует ее руки.

(Остергаузену.) Cousin, вы женитесь?

Остергаузен. Это тайна.

Эмма Леопольдовна. Ну, берегите ее. А ведь недаром я вас вытащила из вашей мызи. (Остужеву.) Пойдемте, волочитесь за мной. Я жена картежника.

Боженко. Сделай милость, Андрей, меня не стесняйся. (Играет.)

Остужев. Ну, вот еще! (Берет под руку Эмму Леопольдовну и ведет ее в беседку.) Обвенчали? Продали?

Эмма Леопольдовна. А вас это укусило? Скажите, из Парижа прискакал! Что-то новое.

Остужев. Когда я получил от вас, добрая душа, известие об этом счастливом браке, во мне поднялся целый хаос. Я почувствовал, что если бы я мог прилететь сюда вовремя, женился бы я, а не он.

Эмма Леопольдовна (изумленная и несколько злая). Даже?

Остужев. Представьте, даже. Я обрадовался этому призраку, что могу еще делать глупости и даже страдать. Ей-богу, я страдал и страдаю сейчас, несмотря на то, что болтаю вздор. Хороша она? Расскажите мне все: как стояла под венцом, как улыбалась, как сияла брильянтами. О нем не распространяйтесь.

Эмма Леопольдовна. Ах, милый, если вы рассчитываете услышать историю об овечке под ножом — вы ошибетесь. Я думаю, это брак по любви.

Остужев. По любви?

Эмма Леопольдовна. Да, да… Она влюблена в дом своего мужа, в его миллионы, во все, что ему принадлежит, только не в него самого. Но это пустяки. Что бы ни любить, лишь бы любить сильно и искренне. А у нее, кажется, это так. Ну-с, как же теперь?

Остужев. Что теперь?

Эмма Леопольдовна. Как — что? Вы недаром же скакали сюда четыре дня? Зачем вас принесло?

Остужев. На это одним словом трудно ответить. До Кельна я думал поспеть раньше свадьбы, взять за ворот маркиза и спустить его с лестницы, к ужасу и отчаянию тетушки Уилькс; от Кельна до Берлина я уже дошел до того, что решил, спустивши его, стать самому вместо него на розовый атлас с ней рядом; но к Варшаве эта картина стала меня несколько устрашать… Я невольно почувствовал желание…

Эмма Леопольдовна. Опоздать?

Остужев. Я даже ловил себя на том, что я упирался ногами в стенку, а спиной в спинку купе, — ей-богу, инстинктивно, думая позадержать поезд… А теперь…

Эмма Леопольдовна. Теперь опять кельнское настроение.

Остужев. Я то, что называется — нервная каналья. Спросите у меня, чего я хочу, и я вам отвечу: ничего изо всего того, что у меня есть; много из того, чего никогда не будет и даже не может быть. Но сейчас я с ума схожу, думать ни о чем не могу, она меня захватила всего. Посмотри, мои руки — лед, я болтаю вздор, а чувствую, что, войди она сюда, у меня забьется сердце, захватит дыхание, как в восемнадцать лет.

Эмма Леопольдовна (зло и колко). Вы могли бы быть деликатнее, мой друг, и избрать в свои поверенные кого-нибудь другого, только не меня.

Остужев (пожимая плечами). А вы могли бы быть добрее, могли известить меня ранее об этой мерзкой продаже. Или вам угодно было отомстить мне? Так за что? Мы в течение целых двух лет нашей любви постепенно убеждались, что мы оба слишком ясно на все глядим, слишком мало в нас этой неуловимой дымки, без которой любовь теряет всю свою прелесть. Вы очень красивы, значит, наш разрыв не мог задеть вашего самолюбия.