Ф. Илин - Мичман Егоркин – на берегу – в гостях!

Вот теперь публика вздохнула с облегчением, повеселела. Вот теперь – то и выпили – за здоровье, за сына, за флот, что своих не бросает… За всех, кто служит, за ветеранов, за настоящих людей. Все хотели лично чокнуться с Коромыслиным, и, в пылу сражения, он сам себе казался в роли молодого отца. Как было когда-то уже давным-давно. Повеселевший народ хором пел старые песни, и «Прощайте, скалистые горы!» – гремело над гаражами и оврагом.

Потом расходились домой, каждый что-то пытался рассказать другому, а с неба усмехалась здоровенная веснушчатая луна и во все глаза глядели любопытные звезды. Народ пошел дальше, а Егоркин свернул к своему подъезду. Все шло как надо – человек родился, с матерью все в порядке, никто из старых товарищей не оказался черствым обормотом, начальство опять дало понять что мы уже где-то… в запасе, мягко говоря. А вообще – жизнь интересная штука, даже если приходится смотреть с обочины. Да и по обочине можно далеко куда уйти – размышлял Палыч-сан, покуривая сигарету и разглядывая звездное небо, гаснущие то здесь, то там окна домов, темный омут ночного залива.

Егоркин заявился домой во втором часу ночи, с трудом вылез из обуви и одежды. Жена стояла у входа – руки в боки, прямо как китайская сахарница.

– Ну, что, докаркалась? Вот и смотри, как теперь бедный мужик с этими гадскими шнурками сражается! – беззлобно пошутил Александр Павлович.

– Иди-иди спать, пророк похмельный! – ворчала руководящая и направляющая женская сила.

Позже, получая свою головомойку от жены, он блаженно улыбался и кивал головой, соглашаясь со всеми ее доводами… Пой. ласточка, пой! Все шло своим чередом!

Жена в сердцах плюнула и ушла спать – пилить старое толстое бревно, право, вовсе не интересно!