Ф. Илин - В море – дома! Славный мичман Егоркин

Жизнь для штурманов несколько полиняла и потеряла свои радужные цвета. К легкой-то жизни быстрее привыкаешь, но трудности надо преодолевать! Даже – искусственные, созданные родным начальством в учебных целях! И, самое-то главное, для твоего же блага, оказывается!

С чувством исполненного долга Тихов присел на крошечный диванчик в штурманской рубке, завернулся в пальто, поднял уютный лохматый воротник, зарылся туда носом и… сделал вид, что задремал. Штурманенок делал замеры, лез в какие-то таблицы, и острым, заточенным до состояния иглы, штурманским карандашом писал в книжке столбцы цифр, смешно шевеля губами. Он не то диктовал, не то матерился себе под нос – тут начштаба не мог быть твердо уверенным. Подсматривая из-под опущенных ресниц, Константин Тихов все же решил, что этот эмбрион штурмана несет его во все корки. Почему-то стало обидно за себя, за свой возраст и… погоны.

Нанеся полученное в результате непривычных мучений место, сравнив его со счислимым, лейтенант с опаской оглядев якобы спящего капитана 1 ранга, протянул руку и попытался приподнять краешек пилотки.

Тут, ужасно довольный своей предусмотрительностью, Тихов ка-а-к рявкнул:

– Куда-а-а! А ну, положь в зад! Порву как Тузик грелку!

С этим парнем спортивного вида такая операция бы вряд ли вышла, но пугануть все равно было приятно! Штурманенок подпрыгнул на месте и испуганно оглянулся. К мстительной радости Тихова.

«Мелковато как-то вышло!» – грызанула было совесть начальника штаба, но… отпустило, как говорят врачи. Совесть, она, конечно – совесть, но – всё же, – своя! Чай, не обидит!

«Знай наших! А то вишь, дылда вымахал, на целую голову выше меня, все 190 сантиметров! А в штурмании-то – слабоват! Не так их учат, эх, не так!» – удовлетворенно подумал он, часто комплексовавший по поводу своего невеликого роста. «Да, в наше время дождь был мокрее, килограмм тяжелее!» – процитировал он. «И вот ведь, гад!» – неожиданно обозлился Константин Александрович на штурманенка. «Он-то сможет еще стать капитаном первого ранга, даже адмиралом! Запросто! Время будет! А двадцатидвухлетним лейтенантом я уже никогда не стану! Вот хоть тресни – не стану! И самое хреновое в молодых офицерах то, что мы сами уже никогда-никогда молодыми не будем!» – грустно покивал своим мыслям Константин Тихов. Он почему-то расстроился и, уже в слух, в тридцать четыре этажа, прокомментировал свое состояние души. Это у него было вместо вздоха – рефлексировать, выдавая себя, Тихов считал делом недостойным офицера… правильно, надо сказать, считал!

Штурманцы шарахнулись от него в разные стороны – кто к прокладочному столу, кто на – крыло мостика. У маленького старшины-штурманского электрика, старательно возившегося с картой, отвалилась челюсть. Они-то думали… Они-то, в своей мании величия, считали, что это опять в их адрес! Размечтались!

– Рот закрой! Мух все равно нет – ловить не надо! Смотри, пропустишь какое важное оповещение! – по инерции прошелся Константин Александрович и по безвинному парню. «И чего это я, собственно?» – запоздало удивился он сам себе.

Вот, кстати, именно за такие моменты «нервной активности» и абсолютную непредсказуемость, молодые офицеры называли его, между собой, втихомолку, «пьяный с бритвой». А ведь, если по-человечески, Тихов вовсе не был ни злым, ни злопамятным, ни мстительным. Скорее, наоборот! Но, искренне считал, что сам вид морской командирской деятельности просто обязывает так поступать! Грубость – это так, как свисток у вахтенного офицера, прилагается к командирской должности. И если бы он узнал о своем прозвище, то искренне бы расстроился, ибо, опять, тоже считал, что морские негласные прозвища – меткие, не в бровь, а в глаз! Он-то, безо всякой протекции, двигался вверх от командира электронно-навигационной группы! И всяких прозвищ навидался и наслышался за службу. А сравнивать уж было, с чем, можете поверить! Часто эти прозвища били в самую суть человеческого характера. Да, молодость где-то жестока!

«Переспал, наверное!» – решил про себя начальник штаба, и зевнул. Через минуту, встряхнувшись, он уже был на обдуваемом ветром крыле мостика, вперившись в окуляр пеленгатора на репитере гирокомпаса.

Вдруг тревожный доклад радиометриста: – Цель не наблюдаю!

Ходовой пост пришел в движение. Командир и Тихов подскочили к индикатору кругового обзора и… обомлели. Внутри поселился просто комический холод. Толстая, как мясная зеленая осенняя муха, радиолокационная отметка на индикаторе… пропала начисто. Только какие-то блеклые отметки, чёрт знает где от ожидаемого места, да причудливая зеленая рябь там, где луч локатора «сшибал» гребни высоких волн.