Мойша Шпиндэль - Таки еврэйский анекдот

— Абрам, таки объясни нам по-человечески, почему ты разводишься с Сарочкой?

— Понимаешь, она меня не устраивает как женщина. Голос из зала:

— Пол-Одессы устраивает, а его не устраивает.

Сидят в переходе двое нищих. Перед одним табличка — «ЕВРЕЙ». Перед другим — «РУССКИЙ». Публика, видя такое дело, кидает монеты только тому, у которого табличка «РУССКИЙ». Сердобольный старичок подходит к «ЕВРЕЮ» и говорит:

— Ты бы хоть табличку сменил…

Тот, обращаясь к соседу:

— Абрам, и он будет учить нас коммерции…

В результате несчастного случая умер Мендель.

Нужно уведомить жену.

— Это надо сделать осторожно… как-нибудь постепенно… — говорит один приятель.

— Постепенно? — задумчиво спрашивает другой.

— Тогда надо послать Абрама, он заикается.

По объявлению о сдаче квартиры бездетной семье приходят Абрам и Сара и уверяют хозяйку, что детей у них нет. Хозяйка соглашается.

На следующее утро она с ужасом обнаруживает в квартире пятерых детей.

— Вы же говорили, что у вас нет детей! — возмущается хозяйка.

— Конечно. Разве это дети? Это же мерзавцы!

Хаим обозвал Абрама дураком. Раввин потребовал от Хаима извинения.

— Да не знаю я, как это делается!

— Очень просто, скажешь: «Абрам не дурак, извиняюсь».

В молитвенный день Хаим выходит на середину синагоги:

— Абрам не дурак? Извиняюсь…

Приходит домой Абрам и катит с собой велосипед.

— Ты где его взял? — удивленно спрашивает жена.

— Я встретил твою подругу Сару. Она пригласила к себе, мы с ней поужинали, потом она садится ко мне на колени и говорит: «Дорогой Абрам, возьми что хочешь!»

Я осмотрелся кругом, увидел велосипед…

Встречаются два еврея.

— Куда бежишь?

— Я боюсь, что Абрамович ночует с моей женой.

— Так ведь день на дворе.

— О, вы не знаете Абрамовича, он может и днем переночевать.

Приходит Сара с базара и обращается к Абраму.

— Ты знаешь, я сегодня на базаре дала маху.

— Это что, тому старому лавочнику?

— Да нет, я потеряла 3 рубля.

— Лучше бы ты дала Маху.

— Абрам, где ты достал себе такой костюм?

— В Париже.

— А это далеко от Бердичева?

— Ну, примерно две тысячи километров будет.

— Подумать только! Такая глушь, а так шьют хорошо!

Встречаются два еврея. Один спрашивает:

— Где ты сейчас работаешь, Абрам?

— В оркестре русских народных инструментов. — И что, там таки все наши, евреи?

— Да нет, есть один русский. Ну ты же знаешь, это такие проныры — везде пролезут!

Во времена Третьего рейха Адольф Коган обращается в берлинский муниципалитет с просьбой о смене документов.

— Опять еврейские штучки! — злится чиновник.

— Думаешь, это тебя спасет? Ну уж нет, был ты Коганом, Коганом и останешься!

— Да нет, я ничего не имею против своей фамилии!

Я только хотел поменять имя Адольф на Абрам!

Приходит маленький Абрам из школы и говорит:

— Сегодня учитель опрашивал учеников по части их национальности, и я сказал, что я русский.

Мама:

— Ах так! Если ты русский, то у нас на обед сегодня каша с курицей. Так вот, будешь есть одну кашу.

Папа:

— Ах так! С сегодняшнего дня будешь ездить в школу на автобусе, как все, а не на машине.

Абрам сидит за столом, ковыряет кашу и произносит:

— Я десять минут как русский, а уже так вас, евреев, ненавижу!

Абрам сидит и просит милостыню. Исаак подходит, роется в карманах, достает три копейки и, извиняясь, говорит:

— Абрамчик, извини! Я вчера женился, теперь у меня жена, дети… Короче, пять копеек, как прежде, давать не могу.

Тут Абрам вскакивает и кричит:

— Евреи, идите скорей сюда! Посмотрите на этого поца. Вчера он женился, а я теперь должен его семью кормить.

Заходит сосед к Абраму, а тот стоит возле батареи, положил свой член сверху и читает учебник физики. Сосед его спрашивает:

— Абрам, что ты делаешь?

— Да вот, в книге написано, что от нагревания тела расширяются, а от охлаждения — сужаются.

— А где же Сара?

— А Сара в холодильнике…

Сара лежит на смертном одре. Рядом Абрам.

— Абрам, пообещай мне, что выполнишь последнее мое желание.

— Обещаю, Сарочка, а какое?

— Я хочу, чтобы на моих похоронах ты шел рядом с моей мамой и держал ее за руку…

— Хорошо, но предупреждаю тебя, Сара, что тогда я от твоих похорон никакого удовольствия не получу.