Вадим Михайлин - Бобер, выдыхай! Заметки о советском анекдоте и об источниках анекдотической традиции

В позднесоветские времена была предложена сугубо интеллигентская инверсия того же анекдотического сюжета, известная мне с начала 1980-х годов: Идет в лесу защита диссертации. Выходит заяц и объявляет тему: «Структура и динамика поедания хищников в лесу». Ученый совет в непонятках (исполнитель удивленно оглядывается на воображаемых соседей справа и слева от себя). Встает лиса: «Я правильно поняла, что речь идет именно о поедании хищников?» Заяц: «Уважаемый член ученого совета, я могу сказать вам пару слов наедине?» Лиса и заяц выходят, возвращается заяц один. Встает волк: «Что-то я не понял. Что за тема идиотская, куда лиса девалась?» — «Уважаемый член ученого совета, могу сказать вам пару слов наедине?» Волк и заяц выходят, возвращается заяц один. И так постепенно за столом не остается почти никого. В конце концов кабан, поняв, что дело неладно, говорит: «Уважаемый соискатель, я понимаю, что чего-то я не понимаю. Я не стану задавать никаких вопросов — просто объясните мне, что происходит?» Заяц смотрит на него (исполнитель изображает усталый взгляд свысока) и говорит: «Ладно, пойдем покажу». Выходят, кабан весь трясется, заворачивают за угол коридора, а там сидит лев, догладывая медвежий хребет, и говорит (исполнитель переходит на менторский тон декана, который обращается к нерадивому лаборанту): «Не важно, какая у тебя тема. Важно, кто твой научный руководитель».

Дополнительное влияние на эту анекдотическую серию оказал существенно более поздний мультфильм Василия Ливанова «Самый, самый, самый, самый» (1966), где в конце сюжета рядом с царем зверей появляется очаровательная львица. Этот персонаж исходно должен был выглядеть соблазнительным и — в мультфильме — производил на льва мощное эротическое впечатление. Анекдот не мог не отреагировать (текст известен мне с начала 1980-х, но мог появиться значительно раньше):

Собирает лев зверей и говорит: «А ну пошли все вон на ту высокую скалу!» Звери лезут, стоят там, боятся. А лев им снизу: «А теперь начинаем прыгать по одному. Кто разобьется, того я съем. А кто не разобьется, может выебать львицу». Звери стоят, морды в пол (исполнитель съеживается и опускает глаза). И тут вдруг летит сверху медведь, х-хху-як об землю, — встает и начинает карабкаться обратно на скалу. Лев ему: «Эй, ты куда? Я же сказал, можешь выебать львицу». Медведь (в голосе у исполнителя появляются деловито-ворчливые интонации): «Выебу, выебу. Только сперва выебу ту суку, что меня столкнула».

Анекдот — явно постоттепельный, и актуальность антибюрократического пафоса здесь сведена на нет, поскольку тотальная советская «забюрокраченность» перестала противоречить пафосу сменяющих друг друга мобилизационных проектов и превратилась просто в обязательный элемент (пускай неприятный, раздражающий, даже абсурдный) привычной реальности, в которой вообще хватало раздражающих и абсурдных элементов. А вот пафос индивидуалистический как раз никуда не делся.

Мультфильм Василия Ливанова, где собрания зверей открывают и замыкают действие, строится, однако, вокруг другого сюжета — странствий маленького львенка, которого гиена уверила в том, что он «самый, самый, самый, самый», в поисках ответа на вопрос, почему старый дух места назвал его самым глупым. В ходе путешествия он находит существ, которые храбрее, чем он (муравей), сильнее (слон) и мудрее (орел), после чего публично отрекается от гордыни и получает заслуженное воздаяние в лице львицы. Анекдотическая традиция обыграла и этот «роман воспитания»:

Идет лев по лесу. Встречает жирафа и говорит: «Ну ты, длинный, кто тут в лесу самый умный?» — «Ты». — «Ладно, иди на хуй». Встречает зебру: «Ну ты, блядь полосатая, кто в лесу самый красивый?» — «Ты». — «Ладно, иди на хуй». Встречает слона: «Ты, пельмень ушастый, кто в лесу самый сильный?» Слон берет его хоботом за хвост и зашвыривает в болото. Лев выбирается (исполнитель с независимым видом поводит плечами): «Ну и ладно, что так напрягаться-то? Так бы сразу и сказал: не знаю».

Еще одна особенность «анекдотического индивидуализма» персонажей — полное неумение и нежелание признавать свои ошибки. Вообще, главный герой анекдота почти всегда чистой воды хюбрист [53], совсем как протагонисты древнегреческих мифов. При этом второстепенные персонажи проявляют выраженную наклонность к аллегоризации, к превращению в воплощенные функции и качества: причем качества эти приобретают характер видовых особенностей героя и кочуют вместе с ним из анекдота в анекдот. Интеллигентный жираф и сексуализированная зебра редко становятся центральными действующими лицами — но даже в тех случаях, когда это происходит, как правило, сохраняют свои устойчивые амплуа. Эту особенность я обозначу как «анекдотическую однозначность» устойчивого персонажа. Впрочем, о спектре действующих лиц зооморфного анекдота чуть ниже, а пока вернемся к списку прецедентных текстов.