Нурали Латыпов - Самые великие притчи и афоризмы мира

Умение облечь мысль в лаконичную и хлёсткую фразу — главное искусство, которым Лец овладел в жизни. Поэтому поэзия взяла верх над ожидавшейся карьерой адвоката. В 1933 году вышел первый поэтический сборник Леца — «Краски», где заключительное стихотворение было посвящено Сергею Есенину.

Не всё в его творчестве нравилось полиции и цензуре: его музами были пережитая война, чувство социальной справедливости и стремление к защите достоинства человека и его прав. Не раз закрывались организованные им или сотрудничающие с ним издательства во Львове, Варшаве, Лодзи.

Предшественницами знаменитых «Непричёсанных мыслей» Станислава Ежи Леца были «фрашки» (польская разновидность стихотворной миниатюры-эпиграммы, культивируемая с XVI века). У Леца они выглядели так:

Для расширения ума надо одолеть сильнейшего противника — себя.

В 1945 году, поселившись в Лодзи, Лец вместе с друзьями — поэтом Леоном Пастернаком и художником-карикатуристом Ежи Зарубой — возродил издание популярнейшего юмористического журнала «Шпильки».

Побывал он и в статусе дипломата: в 1946 году был направлен в качестве атташе по вопросам культуры политической миссии Польской Республики в Вену, где продолжал писать сатирические стихи.

Объяснение собственного творчества в устах самого Леца звучало следующим образом: «Я хотел сказать миру только одно новое слово, но так как не сумел этого — сделался писателем».

Бред? Но ведь новый!

Для современного сознания новый бред — всего лишь «следующая серия». Зачем же останавливаться, если «процесс уже пошёл»?

Были две возможности: либо встать на их платформу, либо повиснуть над ней.

Главное — не повеситься на верхнем уровне и не разбиться о нижний.

В каждом веке есть своё средневековье.

Дополним: не всякая середина — золотая.

Верю, что когда-нибудь придёт конец органической жизни. Но не организационной!

Многие верят, что с концом органической жизни всё организационное только начинается!

Вначале было Слово. Только потом наступило Молчание.

От Великого Слова и не такое бывает…

И Молчание призвано — как изнанка Слова — вечно служить для способных его расслышать знаком этого изначального Слова.

Говорят: «Это мертво!» И убивают это.

Словом-ярлыком можно убить. Вначале — в сознании легковерных, идущих на поводу у автора ярлыка: «ЭТОГО нет в нашем сознании, значит, ЭТОГО нет вообще». Но если ЭТО может жить и вне мыслей тех, кто судит, то мертвы и сами представления осуждающих.

Умерщвление, подобно красоте в глазах смотрящего, находится прежде всего в уме судящего. Умерщвлению действием предшествует умерщвление суждением: в его корне — неспособность увидеть жизнь живого.

И в начале некоторых песен вместо скрипичного ключа стал параграф.

Ещё Пифагор заметил: музыка — та же арифметика, только в звуках. И по меньшей мере со времён античности известно, как сильно музыка влияет на настроение, может мобилизовать или, напротив, парализовать волю. Такой детерминизм, подкреплённый математическим расчётом, может легко соблазнить политиков и бюрократов начать партию со своих директив.

Не следует извлекать выводы из грязи.

Из грязи извлекаются только князи.

Оптимизм и пессимизм расходятся только в определении точной даты конца света.

Только по отношению к одному и тому же объекту оптимизм и пессимизм могут заявить о себе и друг о друге — то есть их существование взаимообусловлено. Конец света невозможно трактовать, не привлекая понятия «бесконечность». А в приложении к ней оптимизм и пессимизм не просто расходятся — они в ней растворяются.

Признания, что мир прекрасен, больше всего ждут от меня те, кто делает его для меня отвратительным.

Разновидность обмана — создать отвратительную среду и убедить, что человеку лучшего даже не найти.

Что хромает, то идёт.

Любое действие хоть чем-то сигнализирует о своём наличии. Только бездействие может существовать и втихую.

Сегодняшний харрасмент по-американски — самая яркая тому иллюстрация.