Алехан Миталиер - Я признан был самим собой

Кроме того, мысли современного человека настолько усложнены потоками информации, что трудно выразить то, что происходит сейчас в нашем сознании, средствами как традиционной, так и «сверхавангардной» поэзии.

М. К.: Следишь ли ты за современной литературой? Как относишься к ней? Кто из современных авторов кажется тебе наиболее интересным?

А. М.: Слежу в меру своих возможностей, но меня не покидает ощущение, что одна группа писателей просто строчит «заказные» произведения, другая часть работает в каком-нибудь модном «тренде», третья просто занимается халтурой ради заработка. Мы переживаем процесс серьезной коммерциализации литературы, искусства, художественной культуры в целом – так что очень трудно найти в этом потоке что-то ценное и необходимое для себя.

М. К.: Твой последний сборник (издан в Чехии в 2015 г. – М. К.) получил высокую оценку читателей и критиков. Как ты считаешь, все ли было ими понято и отрефлексировано?

А. М.: Нет, конечно… Но я не стремился, чтобы меня все понимали. Это невозможно. Может быть, это оттого, что я пытался поработать в разных жанрах, испробовать разные формы, разные приемы, литературные техники. Мне это было самому интересно… такой своеобразный эксперимент с самим собой. Отзывы, которые я получаю, больше положительные: я вижу, что меня цитируют, некоторые фразы даже становятся заголовками газет, чего я даже представить себе не мог. Но, по большому счету, меня очень мало волнует, как отзываются и как понимают… Одинаковое восприятие и понимание просто невозможно. Например, кавказцам очень близок рассказ «Сорок всадников», кому-то непонятен аул Кукушке, а для кого-то ближе житейские истории.

Поскольку я надолго выпадал из творчества, из литературного процесса, я не очень уютно в нем себя чувствую и даже до сих пор не могу считать себя автором этой книги. И это никакая не блажь, не игра – просто я хотел куда-то записать и сохранить то, что подметил, о чем задумался. Вот, например, был такой момент, когда ученые-психологи попросили меня написать что-то на их тему, я написал, им понравилось. Меня больше всего заинтересовало не то, что я написал и им понравилось, а то, почему им понравилось?

М. К.: Конечно, не могу не задать традиционный вопрос: у тебя есть любимые писатели? Есть ли у тебя критерии гениального произведения? Назови хотя бы 5 книг, которые стали для тебя главными в жизни.

А. М.: О любимых не могу сказать, а вот об уважаемых мной… это, конечно, Чехов, Джойс, Селин, Сарамаго, Хименес, Паунд, Элиот, могу многих назвать. Критериев гениального произведения нет, потому что все гениальные произведения должны быть написаны после нас. И почему мы должны вырабатывать какие-то критерии? Они у всех разные. И это хорошо…

Пять книг тоже не могу обозначить – для каждого этапа жизни есть свои пять книг, которые важны. Я еще раз хочу подчеркнуть, что мы долгое время по идеологическим причинам не знали многих западноевропейских, латиноамериканских писателей. Многих только сейчас начинают переводить (М. Селина, например). И когда я после большого перерыва вернулся к литературе, то обнаружил имена, которые были известны только узкому кругу специалистов, и произведения, которые не доходили до нас.

М. К.: Изменился ли ты после переезда в Венгрию?

А. М.: Стержень… нет, не изменился. А так, конечно, изменился, но я не думаю, что это связано с переездом, скорее, с образом жизни: если я больше двадцати лет находился в совершенно других пространствах и других процессах, занимаясь бизнесом, естественно, это на мне отразилось. Кроме того, у меня просто изменилось понимание людей, я стал больше анализировать их, саму жизнь. Вероятно, потому, что увидел не разницу правил жизни, а разницу существований. Даже в экономическом существовании, которое либо уравнивает шансы всех, либо приводит к трагическим последствиям.

М. К.: Знаю еще об одном (относительно недавнем) твоем увлечении – фотографии. И сейчас вот я наблюдаю за тобой, за тем, как ты ищешь ракурс, находишь что-то важное в каждой мелочи (это как у Блэйка – «в одном мгновенье видеть вечность и небо – в чашечке цветка…»). Фотографии твои чем-то похожи на твои рассказы: неожиданно подсмотренные фрагменты, зарисовки, лица, детали. Я бы сказала, что они очень «литературные». С чего началось это увлечение? Как оно стало не только хобби, но и гранью творчества?

А. М.: У меня в разное время было несколько таких увлечений, с которыми расставался (иногда с сожалением). Мой брат был отличным фотографом, он говорил, что фотографировать не просто сложно, а очень сложно – и я не брался за это дело долгое время. То же самое с музыкой… Я четыре раза записывался в музыкальную школу, чтобы овладеть игрой на фортепиано, но в результате мне удалось стать барабанщиком в школьной музыкальной группе (смеётся).