Александр Белокопытов - Своя рыба и река

- Они сейчас бьются через одного.

- Это понятно. Но как все же они могут летать? Тоже загадка...

- Птицы же летают.

- Нy птица - она маленькая, у ней перья, мясо, кровь живая! Голова есть, которая думает, куда лететь: на юг или на восток, или на север подаваться. У ней компас и барометр внутри, и чутье природное. Разве ж можно самолет с птицей сравнивать! Птица - куда умней, и у ней душа есть, которая страдает...

Митя опять замолчал, только покряхтывал, грусть его медленно переходила в обиду... Он встрепенулся и заговорил быстро и нервно:

- А ты сидишь в кустах и караулишь... Стреляешь ее бедную... чтоб сожрать! Нехорошо это, нельзя так... Ей и так трудно живется, да ты еще здесь, шары-то залил и палишь по чем зря, как гитлеровец, тьфу! - Митя плюнул и размазал.

- Я же не охочусь! - испугался дядя.

- Знаю, я это к примеру... Я бы все охоты запретил!

- А рыбалки? - Емельяныч приподнял брови, он иногда рыбачил.

- А рыбалки оставил. Рыбалки - совсем другое дело. Конечно, когда не неводом гребешь, не сетями, а удочкой. Удочкой - пожалуйста, тут бeз грабежа. Поймал на раз, на два, отдохнул на берегу, и иди теперь работай, заряжайся на неделю, делай полезное дело. Природа тебе не враг, а друг, и надо жить в совокупности, и не гадить под кустом. А то возьмут, наворотят и ни пройти, ни проехать. Иди вон в туалет, культурный нашелся, а то в школе учился, книжки читал, а идет, сопли до колен висят, зато папка в руках...

Емельяныч, когда услышал про природу, чуть не заплакал.

- Я ведь тоже, Митя, природу сильно охранял, лес... А они, гады, лезут со всех сторон, браконьеры эти, чтоб разворовать и ограбить. А я все пресекал немилосердно, штрафовал и прочее... А им куда деваться, у меня же винтовка, карабин, если что не так, я же могу и к лесине поставить - и в расход... .Жалко, что тогда такого закона не было, чтоб на месте расстреливать. У меня бы не заржавело. Так что я полесничал будь здоров! Веришь? У меня и фуражка есть, - он снял ее и показал Мите, - если что, так я и тебе могу дать поносить.

- Верю, дядя. А фуражки пока не надо. Если уж во что серьезное ввяжусь, тогда возьму. А пока - носи, - Митя глубоко вздохнул. Егo обуревали разные мысли: и о природе, и о мире вообще, в котором они, маленькие защитники, живут и скачут, как кузнечики, и стрекочут, а кто-нибудь придет и насадит их на крючок, и все... - Митя покосился на Емельяныча.

- А вот еще ученые говорят, что земля круглая, на ниточке висит...

- Ну и что? - сразу насторожился дядя.

- Ты-то в это веришь?

- Ну они же все доказывают, по полочкам раскладывают... У них это... доказательная база.

- Ага, база у них... Ты только лопухи развесь, они уж тут как тут, эти ученые обделанные, все тебе объяснили, все рассказали, чтоб ты сам много не думал, а то вдруг додумаешься до того, до чего у них у самих ума не хватило...

- Ну так они же работают! У них - и кабинеты отдельные, и колбы с пробирками, они и в белых халатах, как врачи, ходят...

Митя решительно пресек дядю:

- Я так думаю, что все они врут, заврались эти ученые - в говне моченые! А земля на самом деле не круглая, а плоская, как блин, только потолще, плашмя лежит... Вот так, - и слепил в воздухе блин.

Емельяныч поднялся и заходил кругами...

- Значит, и край есть?

- Есть, а куда же он денется? Край у всего есть... Только я там, правда, не был.

- Я тоже, - грустно поддакнул дядя.

- А лучше и не надо, неизвестно, что там... А то заглянешь туда и навернешься... - Митя поежился.

И Емельяныч дернул плечами, ему тоже стало страшно, интересно, но страшно.

- А вот на чем же она тогда держится, земля, блин-то этот твой? Загадки и тайны он любил не меньше Мити, а уж касательно мироустройства особенно.

- А вот этого никто не знает, может, снизу ветра поддувают, или еще чего... Это не нашего ума дело, - тихо и внятно приговорил Митя, он стоял перед чем-то непостижимым и грандиозным и чувствовал себя голым, как в бане.

- Значит, и Бог есть? - дядя сделал брови шалашиком.

Митя заволновался:

- Не буду говорить, что - нет, не знаю, но ведь черт-то есть! Точно! Людьми это неоднократно доказано, а мной подтверждено! Значит, и Бог есть. Без него бы и травинка весной не росла...

После этих важных слов и открытий они идут пить чай с баранками. Пьют подолгу, вприкуску с колотым сахаром, сладко прихлебывая и жмурясь, пока не пробьет пот. А потом, блаженно сев на крыльце, еще много, умно и культурно разговаривают. И главное - без споров и дискуссий, им спорить-то не о чем, все предельно ясно. Напоследок Емельяныч говорит Мите, что дядья для племянников, после отцов, конечно, - первые в мире. Чтоб не забывал, приходил, а то он один-одинешенек.