Александр Белокопытов - Своя рыба и река

На мне кеды для удобства, - кругом же грязь непролазная, все одно мараться, - на нем старые ботинки, зимние.

- Пошли... - говорю.

Тронулись мы в путь... Шли, шли, рыбы пока не видать, мелочевка дохлая попадается, а грязи с илом много вокруг, топко, где по колено проваливаешься, где по пояс... Володька скоро без ботинок остался.

- Иваныч, - кричит, - твою мать, я ведь без обуви остался!

Стал шарить в следах, рукой по плечо залез - да где там! Весь только перемазался, изматерился. Что делать? А ничего, так идти, босиком. Мы зачем приехали-то? За рыбой.

Так и покандыбали дальше, я - в кедах, он - в носках. Чертыхается, вскрикивает, больно ногам-то, колет их почем зря осочина да корни... Наконец, до первой хорошей лужи добрались, есть в ней рыба, и крупная, только все уже - готовая, на боку и кверху пузом плавает. И вороны тут же, падки на добычу, расклевывают рыбу и нас не боятся. Обнаглели.

- Брать то будем, что-ли? - шепчет Володька, сам дышит тяжело, устал уже.

- Кого брать-то, Вова? - отвечаю, - она же - кирдык.

Ладно, пошли дальше... Много не прошли, мужика знакомого ветретили. Глядим, кто-то навстречу ползет, весь перемазанный, как черт, мешок за собой тащит... Пригляделись, вроде знакомый, однако, Митя-Матюжок шевелится, ползет на карачках... Володька к нему:

- Ты что ли, Митя?

- Я, а кто же, какой дурак еще сюда полезет, - Митя сел и улыбнулся. Вот только напарника потерял, за рулем-то - он, не знаю теперь на чем домой добираться...

- Рыба-то есть? - насел на него Володька.

- Где-то есть, где-то нет... - стал уклончиво отвечать Митя, не хочет, чтобы мы тожe нашли, хочет, чтоб без рыбы остались.

Я толкнул Володьку: пойдем! С Митей как начнешь говорить, так целый день проболоболишь и все без толку.

Мы вперед пошли, себе промышлять, а он с добычей в сторону берега пополз...

В общем, шатались мы еще никак не меньше часа, пока свою ямку с рыбой не нашли, точнее - ямину. Володька обнаружил. Он глазастый. А мы уже поодаль друг от друга топали, чтобы побольше пространства охватить, жадность-то, она же вперед человека родилась. Слышу, свистит мне потихоньку, маячит... Я подошел. Глянул, правда, есть чем нищему разжиться. В яме-то от рыбы - темно, так их много, сердешных, стоят спина к спине, в плотном строю как солдаты... И деваться некуда, - они ж в западне. Раз, один перевернулся, сверкнул золотом - карп зеркальный, раз, другой тяжело всплеснул, вздохнул шумно - сазан. И все крупные, как на подбор, крупнокалиберные... А что не погибли еще, не сварились в тесноте на солнце, так это, значит, родник снизу бьет, продувает кислородом... Не знаю, какие у меня глаза, а у Володьки по семь копеек старыми деньгами.

- Ну что берем, что ли? - очнулся он.

- Дают - так бери, - махнул я, скомандовал. - Мы зачем ехали-то?..

Бултыхнулся он в яму и давай воду баламутить, арестовывать всех подряд. Как засунет им пальцы под жабры, как вымахнет из воды - и мне, в загребущие руки. Да такие красавцы все, что брать жалко!

Быстро мы управились с двумя рюкзаками, набили под завязку, а их там еще столько же осталось. Володька разошелся:

- Эх, дураки, - говорит, - еще посуды-то не взяли, вот остолопы!

А я смеюсь сквозь слезы:

- Погоди, эти бы посуды вынести, - рюкзаки то неподъмные получились, по полцентнера примерно.

Вылез он, впряглись мы в лямки не хуже бурлаков, и где на четвереньках, где как, стали выбираться... А тут уж кто как сможет, извини, друг разлюбезный, каждый за себя. Не буду много описывать, одно скажу: слишком долго было, трудоемко и каторжно. Активный отдых в натуральном виде. И все бы ничего, только Володька начал быстро сдавать. Выдохся до предела, глаза кровью налились, шатает его, ведет во все стороны... Нy, не держит человек вес! А я уже хорошо его обошел, думаю, свой сброшу - ему помогу. Слышу, шумит:

- Иваныч, я тут, однако, тону!

Бросил я свой рюкзак и к нему... Точно, гибнет Володька, одна голова и руки торчат, попал в болотину! Нy, выволок я его кое-как из ямы... Сел он, рухнул на задницу, головой мотает.

- Все, не могу больше... - шепчет, губы запеклись, как у роженицы, хрен с ней, с рыбой!

- Выбрасывай половину, иначе сами погибнем, - я уже к нему приказным тоном обращаюсь, а ну, если сердце лопнет в груди?..

- Как это выбрасывай?! Я зачем ехал-то! - ополчился он на меня. Сил у самого нет, а ты, гляди, кусается!

Ладно, вывалил маленько, зубами скрипит, чуть не плачет...

Когда к мотоциклу вышли, уже смеркаться начало, темнеть...

- Ловко, - говорю, - Вова, обернулись, мухой.

Он молчит. Отмалчивается. Мотоцикл выкатил - стали примериваться, садиться. У меня рюкзак - сзади, у него спереди, на руль. Просела мотоциклетка чуть не до самой земли, ну все, думаю, теперь уж точно не доедем. Но - нет, завелась тарахтелка, тарахтит потихоньку.