Александра Нюренберг - Глобус Билла. Пятая книга. Козерог

Шёл громила-офицер. От этой воинственной фигуры повеяло таким чужеродным духом, что Шанни с горькой усмешкой подумала, как бы ей хотелось сейчас увидеть Билла, или Энкиду или командира Глобуса.

Вот ведь, не ценишь, ухмыльнулась она. Эти трое, с которыми было связано столько душевного разора и запутанных мыслей, сейчас представились ей прямо столпами творения. Во всяком случае, любой из них без единой секунды на размышления отдал бы за неё жизнь. А она столько пилила их и… стоит только вспомнить скандал из-за пистолетов. От этой нахлынувшей истины у неё чуть ли не слёзы навернулись.

Никого из них тут нету, никто не вступится за неё… и она с раздражением подумала, что насчёт пистолетов была права всё-таки.

Тем временем разгильдяйской походкой, в которой странным образом чувствовалась фрунтовая муштра, затянутая ремнём фигура приближалась по тропе. Вразвалку, пиная сапогом незримые препятствия на пути, визитёр подошёл поближе и пропал. Она поняла, что он требует ключи. В окне возникла тень под фуражкой, и Шанни замерла у стены.

Она услышала голоса, робкие и слегка неуверенные. Вероятно, приезжий был наделён невиданными полномочиями, которые бедные конвоиры ощущали всею кожей, как нечто непреложное, всё же продолжая беспокоиться насчёт ранее полученных инструкций.

Кто же там прячется в машине, кого привёз наглый адъютант?

Он пару раз отдал приказы резким и злым голосом, причём Шанни сразу засекла характерные ноты – и злость и резкость напускные, сам обалдуй совершенно спокоен и равнодушен. Такое умение вырабатывается у тех, кто проходит долгую школу власти.

На миг он заткнулся и, посматривая по сторонам, что-то кому-то сказал негромко, и ответом было покорное хихиканье. Чья-то рука указала прямо в её окошко. Шанни как в лицо ударили, она прижалась к стене возле окошка. Потом бросилась в угол, споткнулась и упала.

Шанни пригляделась, приподнимаясь на руках и отползая в угол извечным движением тюремного жителя. Сквозь спутанное пыльное золото волос она, призывая усилием воли всю наблюдательность, весь свой опыт по части знания сердец, вглядывалась в вошедшего.

Ему пришлось наклониться и покоситься набок в дверях, так он был высок и широк в плечах. Придержав одним пальцем громадную фуражку, он перешагнул лужу у порога и выпрямился в низеньком помещении, сразу наполнив утлые стены.

Так получилось, что световая решётка накрыла его, ярко высветив половину лица. Мгновение он привыкал к полутьме. Затем нашёл шевелящееся пятно в углу и с такой неописуемой самоуверенностью шагнул, давя мокрую глину пола и хрустнув попавшей под каблук доской, что Шанни заколотило от ужаса. Металлический вкус страха во рту, будто она давится ржавчиной – унизительное для достоинства мыслящего существа ощущение, заставило её с силой сглотнуть и в этом судорожном движении выразился протест реального мира, созданного только для радости, а не для скорби.

Она не ошиблась – сволочь первостатейная. Громадная фигура холёного и постоянно сытого увальня, перетянутая портупеей по широкой груди, вызывала чувство отвращения. От этого визитёра исходил непонятный, но явственный дух опасности. Может, дело было в его собственном, усиленном жарой запахе?

Какая-то немыслимая смесь обильного свежего пота, жуткого солдатского мыла и дорогих, очень тонких и чувственных, духов, довершала образ.

Под фуражкой блеснули пустые большие глаза, и уголок рта приподнялся над бритым твёрдым подбородком. Возможно, он даже привлекателен – если на свете существует объективность такого рода.

Во всяком случае, одного взгляда довольно, чтобы понять – с акулой проще договориться… даже если она слегка голодна.

И откуда такой взялся?

Шанни приподнялась и, бешено прокручивая в уме не фразы – нет! только действия – старалась выровнять дыхание.

Но офицер молчал и продолжал стоять, ярко освещённый окошком. Она нахмурилась.

Тонкая, как мерзкий запах его дорогих духов, мысль возникла среди сумятицы. Что ещё задумал сир Мардук? Кто это такой?

Вошедший сделал шаг и склонился к ней, положив руку себе на колено. Внезапно что-то сделалось с этим лицом.

Шанни ахнула.

Билл смотрел на неё.

Прежнее лицо распутного армейского идиота куда-то делось… оно было точно нанесено на его лицо, даже на его глаза – а теперь его смыли: струи благодатные верные унесли слой за слоем чужой портрет.

Она видела его вечно смеющиеся и тёплые карие глаза, и губы с их манерой чуть кривиться от сдерживаемой шутки… и все крупные, сразу ожившие черты его лица… такого знакомого и такого родного…