Дарья Мийе - Делать детей с французом

Слева спасительно заскрежетала дверь подземной парковки – я юркнула в раскрывающуюся чёрную пасть и, расталкивая коленями пакеты, побежала вниз по рампе.

Из-за виража сверкнули фары, и я едва успела вжаться в стену, чтобы не попасть под колеса машины, поднимавшейся к свету из недр подземелья. Я взвизгнула одновременно с тормозами. Белая «Тойота» остановилась в паре метров от меня. Втянув голову в плечи, я приготовилась к ушату ругательств.

Но автомобиль стоял неподвижно и как будто ждал. Тогда я выдохнула и сама направилась к водителю с извинениями. Постучала в окно. Затемненное стекло опустилось: за рулем сидела соседка с шестого – костлявая, коротко стриженая англичанка, вид которой можно исчерпывающе описать словосочетаниями child-free и gay-friendly .

– Вы хотели меня убить? – спросила она серьёзно, глядя куда-то мимо меня.

– Я?! Нет, что вы, я… Я просто… Я…

– Вы просто бежали навстречу разгоняющемуся автомобилю по неосвещенному серпантину с односторонним движением?

– П-п-примерно так, – нехотя согласилась я.

– У вас, вероятно, на то были веские причины.

– Очень! Но среди них точно не было намерения вас убить.

Соседка постучала пальцами по рулю, как будто невысказанные проклятья не давали ей уехать. Я принялась оправдываться:

– Понимаете, я хотела избежать встречи с одним человеком, и этот маневр – первое, что пришло мне в голову.

– Х-м-м. Этот манёвр чуть не стоил вам жизни. И мне. У меня слабое сердце.

– Я дико сожалею! Но это была бы действительно неприятная встреча.

Тут сверху донеслось цоканье каблучков: судя по эху, кто-то пытался повторить мой смертельный трюк и войти в гараж со стороны выезда.

– Дария? – раздался сверху голос Шеары.

– С ней? – одними губами спросила англичанка.

Я смущенно кивнула. Она кивнула в сторону задней дверцы. Я втолкнула пакеты и протиснулась следом в благоухающий кожей салон.

– Стёкла тонированные, снаружи вас не видно, – бросила соседка через плечо и тронулась вперёд.

Движением подбородка англичанка поприветствовала Шеару, вытягивавшую змеиную шею в темноту гаража. Машина выплыла во двор и заскользила по боковой дорожке к воротам. Через заднее стекло я видела, как Шеара вышла из гаража, непонимающе оглянулась и ушла со двора через калитку для пешеходов.

– Спасибо огромное, вы меня спасли! – шепнула я.

– Она должна быть очень назойливой, раз вы избегаете её с риском для жизни.

– Не то чтобы, но…

Мне не хотелось злословить о соседях с соседями. Точнее, наоборот, очень хотелось, для этого, собственно, мы и мечтали завести друзей по подъезду… Но вряд ли чайлд-фри и гей-френдли бизнес-вумен годилась мне на роль поверенной. Слишком много дефисов нас разделяло.

– Они и вас хотели втянуть в свой клуб свингеров? – спросила вдруг соседка.

– Клуб… простите, кого?!

– Ну, свингеры. Как это по-вашему?.. Эшанжисты.

– Да для меня, знаете, что свингеры, что эшанжисты – всё одинаково иностранные слова, просто они… никогда бы не поду…

– Вы разве не француженка? – перебила она.

– Нет, это мой муж француз, а я русская, но не суть… Так они, вы говорите…

– Ах, вы русская! – вдруг заулыбалась моя спасительница, и оказалось, что улыбка делает её похожей на Джейн Фонду. – Это всё меняет!

Я приготовилась отбиваться от стереотипов, которые непременно вырываются из собеседника-иностранца, едва он узнает о моей национальности. Нет, я не пью водку с утра. Нет, я не ношу павлово-посадских платков, по крайней мере не летом и не на голове. Нет, я не работаю на КГБ. Но если очень попросите, могу спеть «Калинку-малинку».

– I love Russians ! – воскликнула англичанка так, будто речь шла о пряниках. – Моя бабушка по молодости тайно состояла в Коминтерне, но вы, опять же по молодости, наверно, даже не знаете, что это такое.

– Такие совпадения редки, но в Москве я жила на улице Коминтерна, так что знаю.

– Подобные названия в России еще остались?!

– Потихоньку переименовывают, но наша улица пока держится.

– Я, знаете, в каком-то смысле родилась благодаря Коминтерну, – сказала соседка. – Бабушка была прожжённой социалисткой, проклинала монархию, заставляла маму учить русский. Потом мама поехала в Венгрию по программе обмена студентами и там встретила папу, тоже жертву внутрисемейного коммунизма. Они поженились, и папа ещё моему старшему брату пел «Интернационал» вместо колыбельной.

– Бедный!

– Не-ет! Он-то богатый, на Лондонской бирже работает. А вот бабушку и правда жаль: оба внука трудятся на капиталистов! Из завещания она нас вычеркнула лет пятнадцать назад.