Сергей Алексеев - Взлёт через падения. Бабский роман

Вишневский налил себе ещё стакан и молча выпил. Хотя подумал:

– Ну за собаку и за холодильник.

– Сергей, хватит молчать и вообще, что ты залип в этой науки? Ты всю жизнь на неё положил и столько здоровья отдал. Живешь вон в однушке с мамой, до сих пор жениться никак не можешь. За то вон наука прям для тебя, столько в ответ сделала.

Сергей Петрович хотел было ответить, но потом вспомнил, что этот мир на столько не стабильный и то что получилось с ним, это всего лишь стеченье обстоятельств. Ведь получают учёные признания и не зря. Просто ему не повезло. Хотя осадок был, но после месяца запоя, были уже его последствия на остатках.

– Возможно ты и прав Сеня, возможно прав. Сказал Вишневский.

– Но выхода я не вижу. Страна которая воспитала, дала базу. Я не могу её бросить.

– Святой пантограф, что ты несешь? Базу дала тебе мама. Золотая женщина. И базу и штаб, собственно как и корм, в твою кормушку, как и воспитание. Я простой портной, зарабатываю больше тебя, еще и время остается подумать о высоком. А я так понимаю, ты вообще не разбираешься в политике. Что может дать тебе страна, в которой министры падают со своих мест, как снег в январе.

Надо бы сказать, что в тот год снег в январе шёл всего два раза. Министры со своих кресел падали чаще.

Вишневский делал вид, что слушал, а сам копал в себе очередные воспоминания и пытался понять, что ему хочется больше, борща или слушать Семёна.

В конце концов, Вишневский не выдержал и изрёк:

– Сеня, ты бы предложил что ни будь дельное. Хотя можешь просто молчать, дельное ты уже принес и предложил. Хотя нет, ты не можешь.

Тогда Семён взял паузу и сказал.

– Так, я понял. Тебе нужна рука помощи, и кто как не я тебе её протянет. Знаю я тут одно хорошее местечко, там люди делятся своим горем. И не дождавшись окончания данной фразы, Вишневский произнес.

– Сеня, место где люди делятся своим горем, это сбербанк! Во всех остальных местах, люди лечатся.

– Да, видимо ты прав. И я рад, что не умер в тебе ещё тот горе оптимист, который раскидывал угли в аду.

– В общем я знаю решение проблемы и вариант тут один, тебе пора выбираться из всего этого!

– Золотые слова, сказал Вишневский. А главное пророческие. Ты случайно цыганку не встречал по дороге сюда?

– Думай как хочешь, сказал Шекельсон. Сейчас мне надо идти, у меня на два назначена примерка. Но позже мы договорим. И Семён ушёл.

Вишневский опять остался предоставленный полностью самому себе. Из института, он давно не получал информации и казалось бы надо было позвонить узнать, что там происходит, но зачем. Его миссия была завершена. Работы сотрудников от него не очень-то зависели.

– А Семён прав, надо бы подышать воздухом. Подумал Сергей Петрович.

На улице стояла чудесная погода. Сергей Петрович открыл балкон. На встречу в лицо ему влетел резкий поток Питерского летнего воздуха, слегка одурманив его. Под глоток такого воздуха Сергей Петрович обычно вспоминал свою юность. Вообще весна Вишневскому напоминала какой-то старт в борьбе очередного сезона. Вишневский вышел с балкона, добрёл до ванной, посмотрел в зеркало и слегка подзалип. Похож он был на какого-то ссыльного по политическим убеждениям заключенного. Сделав все необходимые процедуры в ванной, Сергей Петрович вошел в комнату и подошел к шкафу. При мыслях о выборе одежды для прогулки, Вишневский хотел было призадуматься, но вспомнив о том, что у него в данный момент сезон запоя, одел обычный ничем не выделяющейся костюм. Взял с полки шляпу, накинув на себя плащ, выбежал по гулкой парадной на проспект. Вишневский жил на Лиговском 137, в доме Прасковьи Ивановны Курицыной, поэтому до метро ему было всего минут пять. Пройдя свою «аптеку», Вишневский как обычно улыбнулся кассирше Танечке, взяв с собой в дорогу микстуры, прыгнул в метро. Танечка давно работала в этом аптечном бизнесе, поэтому могла отличить интеллигента, от обычного пирата. Сергей Петрович всегда был одет с иголочки, даже когда летел на самолёте. При всём при этом он один из не многих клиентов, который никогда не обещал Танечке жениться и прочее беззаботное будущее, которое рисовал себе наверное каждый, рождённый в СССР. Вишневский давно не чувствовал себя на столько аморфно, как в эти дни. Он знал это состояние. В такие дни ему было всё ровно. В такие дни он мог спокойно бросится под поезд или машину, спасая какую не будь собачонку, или кошечку. Скажем проще. Его до сих пор не отпускало, и он до сих пор не понимал. Просто он пытался найти себя заново, хотя не очень то и хотел. Сеня, ссссукин сын, подорвал только…