Александр Черенов - У СВЕТА И ТЬМЫ - Сошествие в Ад

Честно говоря, я шёл не только «в русле указаний»: надоели мне эти святоши до чёрта… у которого им – самое место! И хоть были бы святоши святы – а то ведь клейма ставить негде! И – не того, что от пробирной палатки с четырьмя девятками, или, там, Знак качества. В массе своей – люди… тьфу, ты: ангелы! – бесталанные, но амбиций – хоть отбавляй! А завистники – таким и земляне позавидуют! Вот, тебе – и «души ангельские»! А всё – потому, что политика – и в Раю политика! Со всей её классикой: «земляными работами под конкурента», «братскими объятиями» до полного удушения, функцией «доброжелателя» у уха начальства – по вопросу о том, насколько правильно ты «понимаешь политику партии и правительства». Всё – как на Земле. А поскольку на Земле один «друг, товарищ и брат» любому другому lupus est, то и в Раю играют по тем же правилам… отсутствующим.

Вопрос товарищеских отношений в Раю – вопрос принципиальный. Поэтому мне не оставалось ничего иного, как пойти на принцип. Но пошёл я на него лишь тогда, когда почувствовал, что мне эти товарищи – совсем не товарищи. Что хорошо обо мне сказать они могут лишь на похоронах. И то – исключительно в русле установки «De mortius aut bene, aut nihil»: «О мертвых – либо хорошо, либо – ничего». Да и вряд ли они не захотели бы подкорректировать установку: «… либо ничего хорошего».

Но, увы – это Рай! Здесь даже больше, чем на Земле, блюдут внешние приличия. Примерно, как в одной из песен Высоцкого, где «самый главный вурдалак встал у изголовья, и очень вдохновенно произнёс речь про полнокровие». Как и на Земле, здесь тоже принято скрывать радость от «невосполнимой утраты».

Коллеги верно истолковали мой замысел: и в Раю знают о том, что «угол падения равен углу отражения». Поэтому, если они и отошли – то на заранее подготовленные рубежи. И не для обороны, а для перегруппировки сил перед новой атакой. Я не сомневался в том, что теперь они будут действовать не просто умнее, а просто умно. А не сомневался я в этом потому, что товарищи, которые вовсе не товарищи, не предоставили мне должных оснований для сомнений. Зато они предоставили основания для их отсутствия – и в количестве много больше одного.

«Творчески развиваясь» и «подрастая над собой», мои конкуренты в борьбе за Господа вышли на качественно новый уровень: стали моими врагами. Семь высших ангельских чинов из числа моих «постоянных доброжелателей» в Тайном Совете и «примкнувший к ним» Надъархангел Иегудиил. Последний, к моему огорчению, на поверку оказался легко внушаемым, и по этой же причине легко ранимым. Товарищу не нужно было даже усердно напевать о гибельности для него моего соседства за столом у Господа. Иегудиил, обвыкшийся в сидении одесную Бога и доселе не имевший конкурентов в борьбе за симпатии Господа, уже только поэтому не мог не симпатизировать моим недругам. А когда у твоего уха на боевое дежурство бессменно заступают семь ртов «одинаковой политической ориентации» – тут и скала дрогнет! Иегудиил не был скалой. Он был нормальным ангелом: завистливым, ревнивым, эгоистичным, потенциально коварным. Устойчивость его симпатий имела только один адрес: самого себя. Господь – «вне конкурса»: Его надо любить – потому что… надо!

«Упразднение меня» стало теперь «смыслом жизни» и Заместителя Господа по общим вопросам. Но наиболее плодотворную идею о том, как культурно и гарантированно сделать это, выдвинул не он, а мой самый «преданный доброжелатель» министр-администратор Рая Иеремиил. Тот самый Ерёма, который трудился под моим началом заместителем по снабжению. Разумеется, «не вынесла душа поэта позора мелочных обид». Такого падения: из Иеремиила – в Ерёмы, и из министра-администратора – в снабженцы – «товарищ» не мог простить мне «по определению».

К несчастью, Иеремиил оказался не дураком. Во всяком случае, мозгами пройдохи он обладал. Как я узнал об этом? (Это – не о мозгах, а об идее). Ну, не от членов Тайного Совета, конечно: ребята старательно дистанцировались от меня. А в тех редких случаях, когда встречи было не избежать, свои грязные мысли они не менее старательно прятали за «добрыми» улыбками и мощным защитным экраном. Конечно, у меня ещё оставался стратегический резерв из трёх членов Совета: Уриила, Гавриила и Мафусаила. Мужики даже пытались отстоять моё доброе имя перед Господом – но куда, там!

К сожалению, я не зря уже поминал «образ и подобие»: прости, Господи – и до Тебя дошла очередь! Увы, но Господь… Ещё раз, прости мне, Господи – теперь это «увы», и этот предлог: поминаю ведь – и не всуе! Так, вот: в некоторых отношениях – не будем говорить за все – Господь – такой же, как и его творение человек. Признаться в собственных недоработках для непогрешимого вождя есть мысль недопустимая. Одна лишь мысль – не говоря уже об её претворении в жизнь! И поэтому Господь исподволь был готов двинуть торным путём: назначением козла отпущения. И именно поэтому семена, которые высеивал Ерёма при активной поддержке соратников, падали не на каменья.