Алексей Шамонов - Слушатель в чёрном квадрате

Представители всех этих категорий, в чистом, эталонном виде, встречаются достаточно редко, чаще бывает, что человек сочетает в себе качества сразу нескольких групп. В этом случае я их классифицирую по доминирующей черте.

Причём у некоторых собеседников в различное время могут меняться сочетания черт. В один день в них больше радио, в другой раз они почти стопроцентные соглашатели или ту́пики.

От чего такое происходит я точно сказать не берусь. Может зависит от настроения человека, или погоды, да хоть от фазы Луны. Предположить можно всё что угодно. Но такое встречается крайне редко, и является исключением, которое пока можно не брать в расчёт.

***

Первым моим, если можно так сказать, клиентом, с лёгкой руки кого всё и началось, стал мой одногруппник. Очень замкнутый и чрезвычайно немногословный молодой человек. Даже в весёлых студенческих компаниях он всегда предпочитал молчать, правда, при этом вовсе не игнорируя питьё и закуску. В разгар веселья к нему, по уже сложившейся традиции, обязательно кто-то обращался с одной и той же просьбой:

– Вань, ну скажи хоть что-нибудь.

После этого он неизменно поднимал глаза на говорящего, и с каменным лицом, на полном серьёзе произносил:

– Да.

Все дружно хохотали и были чрезвычайно довольны. После чего оставляли Ивана в покое, продолжая веселиться. Не подумайте, что он оставался безучастным; вовсе нет. Если были танцы, то он отплясывал получше многих, если происходили какие-то застольные игры, то он и в них активно участвовал, но делал всё это исключительно молча, с лицом не выражающем никаких эмоций.

И вот однажды, когда мы, почти не обращая друг на друга внимания, сидели рядом в факультетском читальном зале, и корпели каждый над своей курсовой работой, мне совершенно случайно, тогда ещё ни в коей мере не ставя такой цели, удалось его разговорить.

У меня, как не напрягался, что-то никак не сходилось в формулах, и я от безысходности, попросил его помочь.

Да, забыл упомянуть, что Ванька уверенно шёл на красный диплом, и угрюмость ни коим образом на мешала его чрезвычайно «светлой» голове.

Он, явно нехотя, небрежно кинул взгляд на мои записи в тетраде, и через несколько секунд ткнул пальцем в одно из уравнений.

– Здесь не десятичный логарифм, а натуральный.

Задай я вопрос: типа – а почему, и думаю на этом всё бы завершилось. Едва ли бы он стал произносить много слов, пытаясь объяснить очевидные для него вещи. Но я как-то слёту разобрался в его правоте.

– Вот, это да! Никогда бы не подумал, что можно так быстро обнаружить настолько незаметную ошибку, – восхищённо произнёс я.

Через пару минут, обратив внимание на ещё одно замешательство, Ванька молча взял в руки мою тетрадь, и без всяких просьб обнаружил ещё две ошибки.

Я на него с таким изумлением и одновременно восторгом посмотрел, что на его, обычно безэмоцианальном лице появилась улыбка.

Дальше уже было всё просто. Когда мы вместе вышли из зала, он по дороге рассказал мне многое из своей жизни. Как ему тяжело учиться, живя в общежитии, где мало кто думает о занятиях, а большинство интересов сводятся к развлечениям, девчонкам и выпивке.

Выяснилось, что он недавно устроился по вечерам работать, и хочет снять маленькую комнату в коммуналке, чтобы всецело сосредоточиться на учёбе, ведь у него есть мечта – после получения диплома остаться на кафедре, поступить в аспирантуру, чтобы после её окончания и защиты диссертации, устроиться на престижную, высокооплачиваемую работу, и купить, пусть даже в ипотеку, квартиру.

Оказалось, что своего отца он плохо помнит, ведь тот ушёл из семьи, когда Ваньке едва исполнилось семь лет. Сам он родом из Ярославля, где и сейчас живёт его матушка. Она, работая нянечкой в детском саду, получает сущие копейки, и ничем не может помочь сыну, тем более на её попечении ещё Ванькина младшая сестра, которая через год заканчивает школу.

– Учится на одни пятёрки, – с гордостью похвастался Ванька, – Очень хочу, чтобы она поступила к нам в университет, а потом осталась жить в Москве, удачно вышла замуж, а я стал бы во всём ей помогать, – мечтательно произнёс он.

Я был просто ошеломлён, тем, что он начал говорить, и как уверенно и умиротворённо выглядел, когда мы расставались; и в этот самый момент я понял, что вовсе не хотя этого, совершил, наверное, первый в жизни, по-настоящему благородный поступок, предоставив человеку возможность выговориться.

Вот именно после этого случая у меня возникла какая-то внутренняя потребность слушать, и я впредь старался не пропускать возможности пообщаться с кем-либо. Скоро это вошло чуть-ли не в привычку, и я чувствовал себя крайне неуютно, считая день потерянным, если в течении его основательно не пообщался хотя бы с одним человеком. При этом, если отсутствовали явные предпосылки к активному диалогу, сам предпочитал молчать, ограничиваясь короткими фразами.