Лена Каштанова - Сказки Заманулья

– Хельга, очнись! Об этом нельзя никому рассказывать. Хельга, они решат, что ты ведьма.

– Я не ведьма, – ответила, словно в полутьме, Хельга. – Я его слышу и небо слышу… я, скажите родителям, что я в хлеву с лошадьми и приду только к ужину.

Она направилась прямо в гущу тумана.

– Куда ты?

– Мне надо понять себя, не пугайтесь, я к вечеру вернусь.

И она, не оглядываясь, держась за голову обеими руками, убежала к подножию холма.

Хельге шел семнадцатый год.

– Дни сменяют ночи, ночи сменяют дни. Как это здорово! Сегодня как вчера, вчера как завтра, и все стоит на месте бездыханно, лишь только эти соколы кричат, туман порою разрывая своими крыльями. Им видно больше, им видно дальше. Но даже им он неподвластен. Туман, что мир накрыл и приостановил. В этом тумане нас не видно, вот мы и шныряем, соколов не боясь, ничего не боясь!

Куница пробиралась сквозь лес короткими перебежками, периодически вставая столбиком, тем самым подчеркивая свою важную роль в мире.

– Куницы нужны, куницы важны! Шныряем по лесу, невидимые глазу, словно духи. Рассуждаем. Философствуем. Наблюдаем.

Зверек очень многозначительно смотрел вдаль, насколько ему это позволял природой отведенный рост. Позволял он немногое, однако куница все же заметила девушку, поднимающуюся на холм.

– И чего это она туда идет? Туда обычно мирские-то не ходят, тумана боятся. Только соколы одни этой горой и управляют, оттого и прозвали ее соколиной, и хода туда мирским нет.

Куница решила подойти к дереву и присмотреться к девушке поближе. Вновь встав столбиком, зверек принялся разглядывать незнакомку.

– Ах ты, заяц бестолковый, да она, гляди, сама-то породы соколиной. Глядит-то как резко. А того, поди, и графова дочь, ленты вон какие на сарафане? Это ж что получатся, графова дочь да соколиной породы… ух, быть беде! Ох, чую своею куньей мордой, доглядит девчонка глазами зоркими, как туман разогнать. Так, сталось, значит, быть переменам, а перемен, признаться, так не хочется, так хочется и дальше в этом навеки зависшем тумане… шнырять.

Тем временем девушка все так же настойчиво шла к вершине холма.

– Как же мне ее остановить? Девчонка, видимо, напористая, ноги о бурелом собьет, а дойдет. Притворюсь-ка дохлым, лягу так очень трагично ей под ноги, испуская жизнь.

– Так она на тебя и наступит, ей сейчас не до того, чтобы куниц дохлых под ногами рассматривать, не трогай ее лучше, грызун.

Рядом с куницей стоял ворон.

– Что за птица такая черная, видимо, падальщик? – с издевкой сказала куница.

– А то ты птиц черных не знаешь? – ответил надменно ворон.

– Да уж, ваше-то отродье мне ли не знать, чего стоишь рядом, ты не засматривайся, я пока не падаль, – куница еще более осторожно посмотрела на ворона.

– Хельга ее зовут, девчонку. Не трогай ее, не мешай. Она, в отличие от других людей, в туман не верит и знает, куда идет.

– То, что ты с графской семьей дружбу задавно водишь, то известно, а что девочка эта к соколиным-то причастна, видно, не знал?

– Все ли ты понимаешь, грызун?

– Я – куница, – гордо сказала куница. И мне все нравится как есть, не очень хочется, чтобы девчонка взбаламутила мой устоявшийся порядок. Мне нравится туман, в нем соколы меня не видят, и я могу шнырять, и философствовать, и наблюдать за неподвижным миром.

– Я думаю, что эта череда событий уже началась, и остановить ее нам с тобой, грызун, уже не по силам, – сказал ворон спокойно и, расправив сильные красивые крылья, вспорхнул с места, отправившись вслед за Хельгой.

«Девчонка что надо: бойкая, пытливая, истинно графова дочь, не зря за ней приглядывал», – радовал себя справедливыми мыслями ворон.

Куница хотела было остаться на месте, да не смогла – очень уж она любопытна. Пришлось и ей, повинуясь своему природному любопытству, отправиться вслед за вороном.

Она вышла к небольшой полянке, почти на вершине. Чем ближе она подходила к ее центру, тем более сгущался туман, не давая ей разглядеть, что впереди.

– Сгущайся сколько угодно, я не боюсь тебя, нет такого тумана, что не способен был бы рассеять свет. И предки мои пришли сюда, где нога человека прежде не ступала, и жизнь свою построили, и о других заботиться начали.

На минуту ей показалось, что там, за тонким слоем тумана, есть некое возвышение, она запустила вперед руку, но ничего не почувствовала. Но ощущение, что там что-то большое и живое, ее не покидало, а по руке пошло непонятное покалывание.