Аркадий Аверченко: Юмористические рассказы

– Ну слава богу, что вместе.

– Вы думаете? Они на Новодевичьем кладбище в Москве рядышком лежат…

Когда я шел по улице, то случилось так, что этим актером будто кто-то швырнул в меня из окна третьего этажа: так неожиданно налетел он на меня, и едва ли – не сверху.

– Осторожнее, грудную клетку поломаете, – испуганно воскликнул я.

– Простите, не заметил. Задумался.

– Небось все о дороговизне здешней жизни думаете?..

– Так. Млеко-та от крав гораздо-та драгота.

– Я… вас… не понимаю.

– Я насчет крав. Млеко-та ихнее, говорю, гораздо драго-та.

– Это еще что за арго?

– Болгарский язык. Я теперь по-болгарски учусь.

– На какой предмет?

– В славянские земли еду.

– На какой предмет?

– Петь там буду. Я певец. Петь буду.

– На какой предмет?

– Деньги зарабатывать. Там, говорят, очень выгодно для актеров. Болгары – чудесный народ.

В это время к моему собеседнику подошел другой актер. Поздоровались они:

– Живио.

– Наздар!

– Скро едъм?

– Как тлько блгарскую взу плучу-та.

– Вы тоже едете? – спросил я.

– Обязательно. Все едут: Звонский, Кринский, Брутов, Крутов, Весеньев и Перепентьев.

– Позвольте… Вас я еще понимаю, что вы едете: ваша специальность – балалайка… Так сказать, международный язык! А что там будут делать Брутов и Крутов? Ведь они драматические.

– Драму будут играть.

– Но ведь болгары не понимают по-русски!

– Поймут! Все дело в том, что из пьесы нужно все гласные вымарать и к каждому слову «та» прибавить. Тогда и получится по-болгарски. Сейчас помощник режиссера сидит и вымарывает, актеры даже рады: меньше учить придется. Здраво-та?!

– Крпко здраво, – улыбнулся я.

– Вот видите – вы тоже уже научились. Это ведь быстро! Пресимпатичный язык! Когда едете?

– Я не собираюсь.

– Неужели?! Первого человека вижу, который не едет в славянские земли!

– А что мне там делать?

– Писать будете. Написали рассказ, вычеркнули все гласные, да и марш в газету. Как говорится: марш, марш, генерале наш!

– Вздор! Дурацкая мсль-та!

– Ничего не дурацкая. В славянских землях многи листи излази.

– Чего-о?

– Я говорю: многи листи излази. По-нашему – много газет выходит. А театр, по-ихнему, – позорище.

– Вот видите. А вы едете.

– Да ведь не я один. И Громкин, и Самыкин, и Зуев, и Заворуев – все едут.

– Как Заворуев?! Ведь он не актер!

– А он хорошо на пробке играет. Зажмет пробку в зубы и ну по щекам пальцем щелкать. Любой мотив изобразит.

– Гм… да… Теперь я понимаю, почему театр, по-славянски, – позорище.

– Самыкин, хотя он и беговой наездник, – у нас он будет знаменитым славянским стрелком.

– Ну, дай ему Бог настрелять побольше.

Подошел к нам Сеня Грызунков, существо, умственный багаж которого не позволил бы своему обладателю и до Кады-Кея без посторонней помощи доехать.

– Здрав буди, – сказал Сеня, здороваясь со мной. – Ну, братцы, поздравьте! Исайя, ликуй. Получил заграничный паспорт и еду в церковнославянские земли!

– Сеничка, – сочувственно сказал я. – Как же ты поедешь в церковнославянские земли… Ведь там, поди, церквей много?..

– Ну, так что ж…

– А вашего брата и в церкви бьют.

– Мой брат и не едет. Он в Совдепии застрял. А мы с Маничкой Овсовой едем. У нее позавчера в половине пятого голос открылся. Настоящая Нежданова. Будем цыганскими романсами работать. Едем я, она и ее тетка. Гайда тройка!

Пришел я домой, взглянул на карту Болгарии, и сердце у меня сжалось:

– Больно-та мала страна-та.

Но тут же и успокоился:

– Это ничего, что страна маленькая, зато сердце у нее великое. Душа гостеприимная.

Вижу отсюда, что пригреет Болгария, по мере возможности, и Громыкина, и Самыкина, и Зуева, и Заворуева.

Меня часто спрашивают:

– Простодушный! Почему вы торчите в Константинополе? Почему не уезжаете в Париж?

– Боюсь, – робко шепчу я.

– Вот чудак… Чего ж вы боитесь?

– Я писатель. И поэтому боюсь оторваться от родной территории, боюсь потерять связь с родным языком.

– Эва! Да какая же это родная территория – Константинополь.

– Помилуйте – никакой разницы. Проходишь мимо автомобиля – шофер кричит: «Пожалуйте, господин!» Цветы тебе предлагают: «Не купите ли цветочков? Дюже ароматные!» Рядом: «Пончики замечательные!» В ресторан зашел – со швейцаром о Достоевском поговорил, в шантан пойдешь – слышишь: