Александр Шушеньков - Дерево, или По ту сторону Зла и Добра

Отец и сын сосредоточенно жевали. Они, как и умерщвленный таракан, не знали, что ждет их в наступающем году, и подобно всем советским людям надеялись на лучшее.

Николай Филиппович к описываемому периоду подошел крепким шестидесятилетним отставником, еще полным энергии и жизненных соков, что движут людьми. Он получал пенсию, руководил отделом инкассации в банке, встречался с нестарой женщиной Марьей Русофобовой, писал лирические стихи на патриотические темы, с карандашом в руках штудировал сочинения Пушкина, Есенина, Лермонтова, Ленина и Сталина, покупал газету «День», ругал брокеров и биржи, проклинал Горбача и Эль-Цина , вел Великую Войну с тараканами. И еще верил в Бога. Удивительным образом в нем сочетались любовь к Христу с любовью к Ленину и Сталину.

Вот, только с сыном беда: дурак и ельцинист! Радиохулиганством занимался, пока с матерью жил. В голоса забугорные втянулся. Запад слушает по приемнику. Это все от бывшей жены Доры, еврейки. Сама любила слушать Мендельсона, и сыну привила страсть к сионизму. Вместо того, чтобы русских Дунаевкого или Исаковского почитать! Марши Покрасса. А сын вырос в результате лентяем и космополитом. На завод резиновый устроил завклубом, так он, не то, чтобы гондоны отцу приносить, так еще и дискредитирует себя там, партполитпросвещением не занимается.

Вот и опять смотрит нагло, видно, брякнуть хочет что-то; не иначе – пакость про Ленина.

– Молчи! – брызнул слюной Николай Филиппович. – Знаешь, сколько теперь сметана стоит? Семьдесят пять рублей литр! Пиво недавно еще брал по семь рублей за трехлитровую банку, а нынче оно уже стоит двадцать семь! А?! Хорошо, что отец – начальник инкассации, и что-то может доставать! Я все зубы стране на «Ракушке» из-за плохой воды отдал, а Эль-Цин в ответ – кукиш.

(Заметим для читателя, что «Ракушкой» подводники называли свой военный городок на Дальнем Востоке).

Он торопливо наполнил до половины стакан:

– Так вот, сын, я пью за то, чтобы все дерьмократы вместе с Эль-Цином и Меченым горели на сковородках!

– Да, я только «за!», – промямлил вяло Лука. – Давай лучше музыку послушаем, папа? Музыка – жизнь моя. Бах такие фуги писал!

Николай Филиппович махнул рукой, мол, делай, что хочешь, сионист, и Лука с радостью вырубил телевизор. Под влиянием принятых градусов душа начинала петь, и хотелось слушать настоящую музыку: битлов , квинов , Джима Моррисона, Элтона Джона… Правда, переходить к ним нужно было постепенно. Сначала ублажить старика чем-нибудь совково-эстрадным, типа Лещенко, Пахмутовой или Зыкиной.

Младший Букашенко включил гордость семьи – транзисторный приемник «Океан», купленный когда-то отцом за сто тридцать пять рублей, и тут же – о чудо! – неизвестный приятной женский голос проникновенно произнес:

– По заявкам человека героической профессии, ветерана правоохранительных органов Руслана Баширова передаем «Песню чекистов». Музыка Астанина, слова Пчелинцева. Поет Иосиф Кобзон!

Старший Букашенко потеплел взглядом и подпер щеку рукой. Сын Лука подбавил громкости, и из динамика полился мужественный баритон:

«Чекист рожден в борьбе, мужал в сраженьях жарких.

С той пламенной поры немало лет прошло:

Фуражку со звездой, потертую кожанку –

В музее положили под стекло.

Но враг готовит нам опять огни и войны,

И тучи тяжело нависли над землей.

Советская страна пусть трудится спокойно,

А нам, товарищ, рано на покой …».

– Рано, рано нам на покой, Лука! – ударил вилкой по столу отставной капитан второго ранга. – Сталин не умер. Он навечно в наших сердцах!

– Не беда, что в висках седина, и порой до утра не уснуть – продолжил невидимый Кобзон, – мы готовы с тобой, старина, повторить этот огненный путь!..

– И повторим! – прокричал Николай Филиппович. – И повесим дерьмократов на первой же осине за яйца! Учись стихи писать, сын.

Певец продолжал музыкальное повествование о чекистах, что свято дорожат доверием народа и носят «имя гордое ЧК», а Лука вспомнил песню Игоря Талькова о бывшем подъесауле, который уходил воевать за красных, и которого позже расстреляли. Кто расстрелял? А, вот эти, красные с «именем гордым». Сколько они людей порешили, а такие, как папаша, по-прежнему им поклоняются. Работает в банке, а ругает капитализм. В Бога, говорит, верит. Ха!

– «Опять звучит приказ тревоги без отбоя, – пел приемник, – и жены, как всегда, с привычной верой ждут. Товарищ дорогой, не зря же нас с тобою по-старому чекистами зовут…»