Александр Шушеньков - Дерево, или По ту сторону Зла и Добра

Чем еще примечателен был переулок? Пожалуй, обширной ямистой лужей, что живописным водоемом покрывала проезжую часть, и не пересыхала, заметим, даже в самое жаркое августовское время.

Так и было все совсем недавно, но…

***

Подходил к концу боевой 1991 год.

Над Новозаборском лютовала вьюгой темная декабрьская ночь. Пожилой петух Петр, разбуженный странным шумом, мелкими осторожными шажками вышел из курятника и пугливо замер. За пять лет он всякое повидал в нелегкой птичьей жизни, и каждую секунду ждал от нее подвоха (ведь уже многие соседские коллеги петухи и красавицы куры улетели навсегда в Царство Большого Зерна), но что сейчас-то происходит?

Петр присмотрелся.

Хозяин его – Валерий Юльевич Бедотов, пытался перелезть через огородный забор к соседям, причем зацепился за торчащие палки наплечным рюкзаком, и старался освободиться.

Забавник, подумал петух.

И какого лешего надо шебуршать по такой погоде?

Пурга.

Чего не сидится в избе?

Клевал бы зерно, да топтал жену Ольгу.

Хотя, если рассудить здраво и трезво: какое там у них топтанье? Все время грызутся, как собаки, вопли стоят на всю округу, даже инопланетян пугают!

Петр вспорхнул на крышу курятника и продолжил наблюдать за хозяином, вспоминая былое…

***

Тогда ранним летним утром он сел на забор и только собрался возвестить миру о приходе светила, как внезапно из серой тучи вывалился бесшумный и мерцающий диковинным фиолетовым светом предмет, сходный формой с яйцом, и опустился плавно в огород. Помяв, между прочим, куст малины.

Опустившись, «яйцо» перестало мигать и светиться, потускнело, издало необычный звук, да и зачернело затем открывшимся люком. Сразу же оттуда просунулась костлявая до невозможности нога, голая и беспалая, потом за ней показалась другая, третья, а дальше, извиваясь, выполз из люка и их обладатель – двухметровый, безголовый, весь дрожащий мелкой дрожью. Он глянул мимолетно на озадаченного Петра одиноким своим глазом, несколько секунд постоял, о чем-то размышляя, и решительно направился к хозяйской избе.

«Пришелец», догадался Петр, который был наслышан об инопланетных цивилизациях из бесконечных разговоров Валерия Юрьевича. Не иначе из Альдебарана прибыл с миссией!

Несмотря на ранний час, в окнах бедотовской избушки уже горел свет, и раздавались звуки, которые хорошо улавливались петухом и чуткими лопухообразными мембранами «альдебаранца».

– Сколько я еще буду с тобой мучиться, гад?! – визгливо прорвалось в распахнутую форточку ольгинское контральто. – Опять нажрался!

Послышался невнятный бубнеж, и женский надрыв усилился:

– Не ври, сволочь! Какой еще контакт с разведчиком Англосаксовым, когда вчера воскресенье было?! Опять с Сашкой самогон хлестали!?

Пришелец приблизился к крыльцу и запустил руку-лиану за спину. Что-то щелкнуло.

Дешифратор включил, догадался петух.

Крики усилились.

– А, так эта скотина опять к тебе клеится?! Мало я ее за косы таскала! Ну, так теперь пора и рога обломать!!!

– Дура! – зазвенел за дверью обиженный тенорок. – От, ить, дура у меня. И как такую взял?!

– Уж, какая есть! В чужих постелях с алкашами не ночую!

Петр с любопытством следил за Пришельцем, который поднялся на крыльцо и нерешительно взялся за ручку двери.

– Это, кто ж – алкаш? – задохнувшийся от возмущения голос Валерия Юрьевича был едва слышен.

Несколько секунд за дверью стояла тишина. Потом послышался резкий звонкий хлопок, и звук падения чего-то мягкого, хотя и тяжелого.

– Как два пальца – в кипяток!

Кто это выкрикнул? Одноглазый задумчиво переступал на крыльце нижними конечностями.

– Ах, ты – так, паскуда! – рвануло и заверещало вдруг со всех щелей. – Ты – так?! Ну, гляди, хряк кастрированный!!!

– Не трожь фарфор, ехидна! Я ж его с самого Таллина от матери волочил, грыжу зарабатывал!

Послышался удар и звон, потом это повторилось.

Пришелец отпустил руку-лиану и замер.

Петр усмехнулся: это тебе, братец, не Альдебаран! Хочешь вступать в Контакт, как видно? А вдруг, да – по-рогам? Одним «Ку!» у нас не отделаешься!

Крики за дверью перешли в один непрерывный вой, в котором, впрочем, можно было различать отдельные обертоны и слова, которые стрекочущий заспинный дешифратор переводил Альдебаранцу. Тот, похоже, напрягал все свои гумманоидные извилины, пытаясь понять, что может связывать говорящих кастрированного хряка с ехидной, и их матерью, которую…

– За платье отдельно ответишь! – пронзительно рвались визгливые децибеллы из дома. – Втридорога! Взыщу, как за смерть Пушкина!