Виктор Ардов: По памяти и с натуры

Она.И зрители ждут.

Он.Одну минуточку… Маэстро, можете начинать.

Аккомпаниаторша заиграла вступление.

Пойте, пойте, я уже готов.

Она.Как я буду петь, когда первый куплет ваш?!

Он.Разве? Ну вот я и в порядке. ( Встал рядом с ней. ) Маэстро, можно еще раз отыгрыш?

Музыка звучит снова.

( Запевает. ) Та-та-та-та-та-та… Звенят бубенчики.

Она( дергает его за рукав ). Что вы поете?!

Он.А что?

Она.Ведь надо: «Знаю я одно прелестное местечко»…

Он.Разве?.. Ага. Тогда попрошу еще раз отыгрыш. ( Выждав вступление, запел. )

Она( поет ).

Он.Мммм… ммм… мы-мы-мы-мы-мы-мы-мэ…

Она.Что вы мычите?

Он( тихо ). Слова забыл. Давно не исполнял это.

Она.Хорош! ( Запела. )

( Начала танец. )

Он, путая текст, идет за ней в танце. Но и танец, очевидно, забыт им. Он путается. Она сердится, выправляет его движения. Кончается дело тем, что он наступает ей на ногу.

Он.Пардон!

Она.Изверг! Убийца! ( Плача и хромая убегает за ку- лисы. )

Он( спешит за ней ). Честное слово, я нечаянно. ( Зрителям. ) Сию минуту, граждане. Мы еще вам споем и станцуем…

Она( появилась из-за кулис, уже в своем образе ). А по-моему, не надо больше ни петь, ни танцевать так. Правильно я говорю?

Он( в своем образе ). Безусловно правильно!

Кланяются зрителям. Уходят.

1951 г.

— Значит, так. Я сам — строительный рабочий. Могу сказать, что с тысяча девятьсот тридцать шестого года имею строительное звание — штукатур. В настоящий момент работаю по шестому разряду. За тридцать с лишним лет стажа имею двадцать восемь благодарностей, девять почетных грамот, часы и медаль «За доблестный труд». Меня наша инженерша Наташа так и зовет: «доктор штукатурных наук». А как же?

И вот, можете себе представить, этот самый «доктор» полез в драку по собственному желанию и где? — на своей работе!

Сейчас все расскажу.

Наша специальность — штукатурка — она чем опасная? На нас возлагается, если надо, замазать чужие грехи. Если что не так сделано, отремонтировано, построено, то сейчас зовут штукатура и командуют: валяй мажь! А замазать можно так, что сам черт не догадается, чего тут было раньше и чего там есть под штукатуркой.

И вот месяца три тому назад присылают к нам в управление одного молодого товарища, который только-только окончил строительный техникум, и назначают его десятником: командовать целым взводом рабочих. Молодость сама по себе не беда. Дело в характере…

А нам, знаете ли, попался такой гусь лапчатый. Эдакий барчук пролетарского происхождения. Юный граф с презрением на лице и кудрями на лбу и на затылке, как у дореволюционного дьякона. Штаны у него узкие с клешем и мозги — узкие, но уже без клеша. Работать он еще не умеет, но уже не желает. А командовать он готов, хотя и не знает, как и для чего. Поставили его на ремонт жилого дома. Халтурщику на ремонте, я говорю, вообще раздолье: хочешь — ремонтируй на самом деле; а хочешь — давай одну видимость ремонта…

Вот наш Ряжкин, этот свежеиспеченный десятничек, распорядился кое-как, кое-чего, кое-где прилепить-приткнуть и приказывает нам — штукатурам: дескать, мажь, ребята! Я ему еще сказал: «Это ж, говорю, халтура; если моя старуха на этот ремонт дунет, так все рассыплется, как от атомной бомбы». А Ряжкин даже глазом не повел. Повторяет распоряжение: «Мажь, и все!» А что сделаешь? — он ведь единоначальник!

Ну, думаю, обожди, единоначальничек, ты у меня запоешь тенором…

Ладно. Приходит время, и приезжает комиссия принимать нашу халтуру. Все идут в отремонтированный корпус. Я за ними, хотя меня никто не звал…

Товарищ Ряжкин стоит у входа: «Прошу вас, пожалуйте, прошу вас, прошу… Эй!» — это он меня увидел. Но при комиссии ему особенно разоряться неудобно — так? Значит, он и со мной — за ручку… А председатель комиссии начинает уже осмотр: