Андрей Буторин: БутАстика (том I)

Грибы росли на утыканных безобразно корявыми деревьями пятачках, почти круглых «лесных опушках», каждая из которых была около ста метров в диаметре. А между этих немногочисленных островков скудной растительности лежал красноватый песок – до самого горизонта… Нет, до того выворачивающего наизнанку ничто, из которого состояло и небо. До того, чем и был этот неподвластный ни разуму, ни человеческим органам чувств окаянный, проклятый мир. Каким образом Юлию на его спасательной капсуле удалось угодить именно в этот крохотный, пригодный для существования уголок невероятно чуждого мира, который по понятным причинам он тут же нарек Оазисом, он не мог объяснить точно так же, как и причину, приведшую его «Поиск-193» к аварии. Везение? Да на черта оно сдалось, такое везение! Куда лучше было бы разлететься вместе с кораблем на мелкие кусочки, едва ли успев осознать, что его недолгое пребывание на этом свете закончилось. Впрочем, на этом свете, в привычном физическом мире, он и впрямь перестал пребывать. Уже одиннадцать лет он жил вообще неизвестно где. Точнее, существовал.

Не стоило лукавить самому себе, тогда он был чертовски рад этому невероятному спасению, этой фантастически небывалой удаче. Он просто обалдел от счастья, когда анализатор капсулы указал на абсолютную безопасность и безоговорочную пригодность для дыхания здешней атмосферы; на полное отсутствие болезнетворных микроорганизмов; на комфортнейшую температуру в двадцать два градуса Цельсия, которая, кстати, оставалась практически постоянной, за исключением периодов пылевых бурь, когда она понижалась не более чем на три-четыре градуса… И – о счастье! – в Оазисе напрочь отсутствовали хищные животные и кровососущие насекомые, как, впрочем, любые иные насекомые, рыбы, звери и птицы, что радовало уже не столь сильно – вкус мяса за эти одиннадцать лет преследовал Юлия только во снах.

Так что наличие в его новом ареале обитания грибов он воспринял как дополнительный к своему чудесному спасению бонус. Равно как и наличие в центре Оазиса небольшого круглого озера – скорее, пруда – с изумительно чистой и вкусной водой.

Обрадовался Юлий и невысокому скалистому массиву с одной стороны Оазиса. Во-первых, на щербатых каменных стенах взгляд мог отдыхать без опаски провалиться в тошнотворную пустоту. Во-вторых, в скалах обнаружилась небольшая, но вполне уютная пещера с высоким куполообразным потолком, которая сразу и на все последующие годы стала его «монашеской кельей». Конечно, он мог бы превосходно обходиться и без нее. Но от одной только мысли, что открыв спросонья глаза он утонет взглядом в здешнем неправильном небе, Юлию становилось по-настоящему дурно. К тому же, не стоило сбрасывать со счетов и пылевые бури. Они начинались строго, как по расписанию, один раз в полгода и продолжались восемнадцать дней. Всегда. Все двадцать два раза, что ему посчастливилось их наблюдать. Правда, наблюдать в те кромешно темные, надрывно и жутко воющие дни было по определению нечего. Он мог бы, конечно, укрыться на время «непогоды» в спасательной капсуле, но лежать, максимум сидеть, восемнадцать дней подобно сардине в банке – удовольствие то еще! В пещере, возле разгоняющего тьму костерка, куда лучше.

Что еще было удивительного в бурях, это то, что их «пунктуальная» периодичность была удивительным образом связана со столь же загадочно точным жизненным циклом деревьев. За пару недель до разгула стихии зеленовато-серые мелкие листья на них начинали засыхать, скукоживаться, становиться грязно-бурыми, а через десять-двенадцать дней полностью облетали. После бури же, которая подчистую сметала этот мусор гигантским пылесосом, почки на деревьях набухали, и уже через неделю кривые, уродливые ветви радовали глаз молодой, хоть и не особо яркой зеленью. Получалось, что пылевые катаклизмы каким-то образом заменяли в Оазисе дожди, которых за все одиннадцать лет здесь не бывало ни разу.

Вспомнив о бурях, Юлий подумал о том, что до начала очередной из них осталось ровно три дня. Он досадливо скривился – даже в привычной и уютной «келье» безвылазно сидеть восемнадцать суток было тоскливо. А потом губы Юлия растянулись в злорадной усмешке: на эти же восемнадцать дней каракаты останутся без сладкого!

Караката он увидел в первый же день своего пребывания в Оазисе. Хотя понятия «день» и «ночь» здесь были условными, поскольку одинаково светло было всегда, и ход времени Юлий отслеживал лишь при помощи миниинформатория капсулы.