Геннадий Мещеряков - Интермедии, пьесы, сценки. И в шутку, и всерьез

Спрашиваете, ходил ли я на медведя с рогатиной и сколь он больше меня? Ни сколь. С одним даже подрался. Хотел вырвать у меня ведро с малиной. Цельный день собирал у ручья, а он хотел на халяву. А так Мишки смирные, давно живем рядом, знаем повадки друг друга. Я тоже зимой подолгу сплю. А делать что? Бабы нет. В лесопункт не пойдешь – там своих вальщиков полно.

Кто пошутил про Бабу Ягу? А на кой мне старуха. Только кормить? Нет, нет, и модели не надо. Будет на березках крендели выделывать, всех лосей к себе сманит.

Встретил я тут одну в коридорах, красивая, боярыней Морозовой зовут. Вся в украшениях, даже на ногах цепочки. Заговорился я. Надо Степана найти. Не расстается он, бедный, со скрипкой, пиликает и пиликает. Будто заяц плачет или медведь играет на щепе. Тоже мне жид нашелся? А вдруг выучится? Вот будут концерты – заяц, медведь и Степан. Ладно, снова пойду по коридорам, может встречу Морозову. По нутру мне она.

Пьяный слесарь Тимохин увидел во дворе снеговика.

– Пойдем, в тепло, инеем покрылся, руки, как палки, – заносит его в кубовую. – Нос красный, значит, кровь по трубам движется, – наполняет стакан водкой, – пей, – вливает между губ. – Открыл рот – это уже хорошо. Еще хочешь? Горловина у тебя, будь здоров – на два с половиной дюйма. Плохо, нога отмерзла и отвалилась. – Пьет сам и пьянеет окончательно. – Есть и преимущество: двух сапог тебе не надо и портяночка одна, ха – ха – ха! Хочешь со мной работать? Будешь объясняться с собственниками жилья, мать их. Орать на них надо, а горловина у тебя – в пять дюймов, не меньше, кишки видны, – выливает в нее второй стакан водки.

Зачем ведро ржавое на голову надел, до сих пор из дыр холодом несет, – снимает его со снеговика. – А ты еще и лысый, как сугроб. Фантомас, мать твою, ха – ха – ха, всех собственников перепугаешь, заходить не будут. Молодца, парень. Не плачь, и без ноги можно жить. Да, и куда ходить? Пузыри жильцы сами приносят, с закуской. Им хоть самим в зад шайбы ставь, ничего не соображают в сантехнике. Главное, у тебя есть рот, и какой! Прям, зияет до прямой кишки. Плохо, зубов нет. Наверное, и баб не надо: только нос торчит. Вижу, любишь трудиться: метлу как к себе прижал, не оторвешь. Все равно не подметешь двор, стоя на одной ноге. Приделать бы ее, когда оттает, но Демьян помер, дружок мой, хирургом раньше работал. Он бы ее пришил, как мне палец, который я отморозил по – дурости и обломил. Видишь? – протягивает снеговику руку, – на месте палец и шевелится. Сам бутылки пива открывает, ха – ха – ха! Я пробки иногда наглым жильцам в лоб мечу. Подумаешь, члены отвалились. Без членов меньше обязанностей: еще лучше, когда нет ни силы, ни ума, ха – ха – ха! Главное, братец, был бы рот, можно и брехать, и напиться. Давай, еще по одной и – к бабам, – глотает остатки водки. – Что скривился и нос воротишь? До Клавки тебя донесу, – падает на пол и засыпает.

Через два часа просыпается. – А где мужик? Сколько написал? Вот так завсегда: напьются, нагадят и уйдут. Этот хоть морковку оставил, на закусь.

– Географию изучай, – говорит кассиру давно не бритый мужик. – Куда я тебя просил дать билет? На край света. А ты куда дала?

– Да разве я помню? Желающих много. Где такие края наберу?

– Ты отправила меня на Шикотан.

– А куда еще дальше?

– Там Япония рядом, цивилизация. А я хотел один, как медведь, чтобы не зреть никого.

– Зачем тебе окоемы, в Горелово ступай. С некрасовских времен стоит. Там дед у меня, соломой топится, лучиной освещается. Помрет, один останешься.

– А далеко Горелово?

– Да, рядом, за третьим кольцом.

Молодой человек набирает овощи сразу в две корзины. Подходит к нему старушка и спрашивает:

– Когда вы успеваете все это готовить? У вас, видно, большая семья?

– М… м… мама г… готовит, а я т… только ем, – произносит покрасневший от натуги парень.

– Ох, простите меня, не знала, что вы заикаетесь.

– С… с… спасибо в… вам. Со м… мной ник… к… кто не раз… г… г… г… г.., не беседует.

– Не за что, – засеменила от него старушка.

– Сколько у вас тут гробов, разного другого траура – глаза разбегаются, – говорит работнику похоронного бюро человек спортивной наружности.

– Очередь к нам не уменьшается, кризис, слава Богу. Что будете приобретать?

– Хочу сначала узнать цены.

– Пожалуйста. Гроб – от пяти тысяч и выше.

– А из золота?

– Вы и такой осилите? – засветились глаза работника бюро.