Василий Лягоскин: Бей первым, Федя! Ветеринар. Книга первая

– Нет, – поправил себя Казанцев как-то отстраненно, – музыку он слушает, но совсем не из «Сибири», а из больших мохнатых наушников, к которым тянулся проводок от телефона… как там его. Кажется, айфон? Пятый или шестой?

Для Федора эти слова были лишь приветом из телевизора, от рекламных роликов, и не более того. Сам он уже пятый год пользовался двухсимочным «Самсунгом», удачно купленным по дешевке в отделе подержанных телефонов.

Незнакомец был одет в камуфляжную куртку и штаны, темные носки… Казанцев пошарил по полу, и нашел обувь – высокие берцы, аккуратно приставленные к кровати. И опять что-то колыхнулось внутри, вызвав непроизвольное шевеление в паху. Первым побуждением Федора было неслышно развернуться и броситься из квартиры вон в поисках другого, более надежного убежища. Он наверное и поступил бы так, будь у него в запасе хоть сколько-нибудь приличная одежка. Увы – вся его одежда, включая семейные трусы синего цвета, кисла сейчас в единственном Гошином тазу, щедро посыпанная стиральным порошком. Из единственной пачки, кстати. Казанцев даже бросил осторожный взгляд назад, в коридор, где на самодельной вешалке висело лишь какая-то грязная тряпка. Зато у двери стоял готовый к новым битвам дипломат. Эта готовность тут же передалась Казанцеву. Дипломат был привычным оружием; оказавшись в руке Казанцева, он придал своему новому хозяину и уверенность в собственных силах, и способность ринуться в бой.

И Казанцев ринулся – осторожно, чуть ли не на цыпочках прокравшись в комнату и огибая кровать справа. В последний момент незнакомец увидел что-то краем глаза, а может – просто почувствовал чужое присутствие. Но не успел повернуться к Федору; только спина, обтянутая камуфляжем, напряглась, когда рука, вооруженная тяжелым дипломатом, резко опустилась. Дипломат привычно врезался, теперь на аккуратно стриженный затылок.

Волос на нем было достаточно много, даже слишком много, на взгляд Федора. Так что ни перелом черепа, ни даже серьезное сотрясение мозга незнакомцу не грозили. Вот раздражения и злости, когда он очнется, будет ему не занимать. И на кого они выплеснутся, догадался даже Казанцев. Поэтому он забегал глазами по скудно меблированной комнате в поисках веревки, разорванной на полосы простыни, и тому подобных подручных средств. Вспомнил даже о тряпке, сиротливо висящей на вешалке в коридоре; тут же отверг эту мысль. Тряпочкой можно было связать разве что куклу. А тут – он шустро пробежал взглядом по уткнувшемуся в свою винтовку бессознательному незнакомцу – такие шикарные формы! Мысль не успела метнуться в ненужном направлении, потому что глаз выцепил великолепный подарок, что спокойно ждал своего часа в футляре, который лежал на кровати в раскрытом виде. В нем, внешне очень похожем на те, в которых скрипачи носят свои инструменты, лежали отвертка и моток скотча. Точно таким же Галчонок прошлой осенью заклеивала окна в квартире. Отклеивал весной уже сам Федор; тогда же он убедился в несокрушимости тонкой и хрупкой на вид пленки, покрытой клеем. Зачем нужны были эти предметы для снайпера? Казанцев даже не стал напрягать мозги, только пожал плечами, заставив халатик затрещать.

– Так, – подумал он, – на всякий случай.

Вот такой случай и наступил. Он протянул свои длинные, только что отмытые пальцы в бархатное нутро футляра, которого, быть может, ни разу не касался ни один музыкальный инструмент, и подцепил ими скотч. Потом сложил за спиной руки киллера, намотал на них толстый слой липкой ленты – прямо поверх перчаток. Последние были такими тонкими, что Казанцев успел удивиться неестественно зеленому цвету рук незнакомца, и только потом догадался, на что, собственно, лег первый слой скотча.

– А это – чтобы отпечатков не оставлять, – восхитился собственной догадливостью Федор.

Подобным же способом он спеленал ноги киллера – поверх носок. И опять что-то странное, беспокойное шевельнулось при этом в его душе. Он даже вгляделся – нет, носки как носки, без всяких рисунков и затей. Федор ковырнул пальцем по эластичному материалу и подумал, что его беспокойство скорее всего связано с утренними событиями; с теми носками, которые прервали его тяжелое ночное забытье, и которые должна была в клочья разорвать граната. Он попытался поскорее избавиться от неприятных воспоминаний, тем более что был великолепный повод сделать это побыстрее. Сильнее всего Казанцева снедало сейчас любопытство – кого это так пристально рассматривал в прицел киллер?