Алекс Грид - Хроники Ак-Корда - Непризнанный

Также в городе бродили толпы миноров, приезжавших из минорных провинций для обмена творческим опытом. Порою миноры целыми коллективами оставались жить и трудится в мажорных землях, вследствие чего последние плавно переходили в параллельную тональность.

– хором распевали во время посиделок на творческих кухнях мажоры-старожилы, однако должны были перестраиваться на новый лад. Уж таковы они, гостеприимные и послушные свету Ал-галла.

Но не только множество разных кордов увидел мальчик в столице.

Гномы, триолли, нимфы (эхх…), кого здесь только не встретишь! Поговаривали, что даже орки вольготно расхаживали тут и там, пользуясь сходством со своими потомками – эморами. Но это все слухи, слава Ал-галлу, века проливающему холодный свет на королевство и сохраняющему извечный порядок.

Столица славилась своими видами, насыщенной субаккордовой жизнью и достопримечательностями. А каких сладкоголосых гейрольдов взращивала она в своей питательной творческой среде, право нота, гордость и лицо всего королевства!

«Именно в этом месте сыну светит прочное будущее, как ни аранжируй…» – привычно задумался корд-отец.

В этот момент мальчик прервал поток его радужных надежд, потянув за рукав выходного костюма с блестками, и спросил:

– А что это, отец? – он указал пальцем на огромную скульптуру посреди главной площади, где они в данный момент имели счастье находится.

Монументальный ансамбль изображал весьма полную нимфу (мальчик уже видел одну из представительниц этого прекрасного племени), и корда с огромными ушами (таких ушей мальчик не видел никогда). Корд, стоя на коленях, со злорадной усмешкой тянул исполински непропорциональные уши к рукам нимфы.

Толстая нимфа, же, похоже, отбивалась от страшного корда чем-то вроде скалки, сродни той, которой в деревне кордки раскатывали тесто для приготовления запеченных рекв и сладких хиточков.

Скульптуры, будто живые, разыгрывали сцену свары.

После минутного молчаливого наслаждения подарком судьбы корд-отец мечтательно промолвил:

– Это? Это, сынок, мурра! Называется: «Творец и Муза».

Мальчик непонимающе посмотрел на шитевр.

– А что такое мурра, отец?

Радуясь возможности научить сына фундаментальным представлениям о мире вокруг и проявить свою эрудицию перед стоящими рядом зеваками, корд-отец важно затянул:

Прохожие закивали и еще раз благодарно посмотрели на подарок городу от маэстр резца с дальних неприступных горных вершин.

– Теперь я все понял, отец. Значит не все гномы плохие? – полюбопытствовал сын.

– Не все, не все… Но тут понимать нужно: что гному в такт, то корду – кода. Особенно мурр, о котором тебе еще рано знать, – отец не любил вспоминать неприятное прошлое и поспешил сменить тему.

– Тебе сейчас надо вокруг смотреть, да мотать на пюпитр! Если хочешь выбиться в гейрольды и достойно сыграть свою партию, – веско закончил он поучение отроку.

– Но мне больше удается слушать, – забылся мальчик. – Я слышу вокруг странный беспорядочный гул, такого я не слышал у нас в деревне, но в нем есть ноты от сада почтенного маэстры и от компостной кучи на краю нашего вечного леса, а еще…

– Квинты-кварты! – вспылил старый корд. – Сын, брось ты это все, слушай, что учителя разрешили! И смотри мне, не джаззуй, а то мигом домой поедем. Из-за юношеской скерцы хочешь всю жизнь как старик твой, на лютне тренькать да читать про замки маэстр в гламуарах еженедельных, как матушка твоя, храни ее Моц-Арт! Может, еще с орками заджемуешь?

В этот момент наш герой понял, что суждено ему быть атональным проигрышем в симфонии окружающего мира. Но, как это часто бывает во всех известных нам королевствах, судьба может оправдать ожидания, но совершенно на другой лад, а из маленького наброска может вырасти и единственно правильная трехсозвучная шляга, и, прости Ба-Ху, орк-опера.

Лицо мальчика при всем желании не могло выразить тех чувств, которые он испытывал в тот знаменательный момент. Но могла музыка, звучащая в нем. Он вновь запел, чего не делал долгие годы, считая себя гадкой птицей из сказаний одного известного нам королевства. Он пел, как и в тот раз, негромко, но как-то совсем не по-кордски. Слов в песне не было. Была лишь светлая мелодия, которая вселяла поистине нездешнюю грусть. Это была печальная решимость, горькое и вместе с тем спокойно принятое осознание своей уникальности, вернее будет, отстраненности от всего кордского, от самого ощущения себя кордом.