Вероника Киреева - Это же надо! Сборник рассказов

– Федор Ильич, – говорю, – а что у вас линии простаивают? Нечего закатывать?

– Так вы же сами, – говорит начальник цеха, – поставки сократили. Вот мы и стоим. А банки, между прочим, на складах лежат, Геннадий Петрович. Ржавеют.

– Так вы, Федор Ильич, – предлагаю я, – заключили бы договора с соседними колхозами. Они бы нам овощи свои завозили, поскольку урожаи-то всё равно хранить негде. Какой смысл их вообще собирать? А мы бы их закатывали и на прилавки. Зимой открываешь банку, а там горошек зелёный или кукуруза или заправка для борща. Это ж, как приятно!

Молчит Федор Ильич. Задумался. А через неделю меня в кабинет вызывают и руку пожимают.

– Спасибо, – говорят, – Геннадий Петрович, спасибо. Вы, можно сказать, спасли человечество!

И на телевидение меня приглашают и интервью берут. А про доску почета молчат. Я к заместителю директора завода.

– Владимир Борисович, – говорю, – а что если нам с молочным комбинатом договор заключить? Мы бы и молоко могли в банки закатывать.

– А что если вам, Дядюшкин, – говорит заместитель директора, – пойти в свой кабинет и заняться защитой окружающей среды?

– Позвольте, – удивляюсь я, – Владимир Борисович!

– Идите, Дядюшкин! – говорит заместитель начальника. – Занимайтесь своим делом!

Расстроился я, что нет у нас взаимопонимания. А потом смотрю, Владимир Борисович на доске почета висит. За вклад в развитие молочной промышленности. Я сразу к директору завода.

– Сергей Иванович, – говорю, – обидно осознавать, что в нашем коллективе работают такие несознательные граждане, которых ещё и на доску почета вывешивают…

– Доска почета, – торжественно заявляет директор, – это трудовая слава и гордость нашего с вами завода. И вам, Геннадий Петрович на ней самое место. Идите, фотографируйтесь.

Пошел я к фотографу, а сам поверить не могу. Надо же! И столько радости в груди, столько счастья, а потом как представил, что моё лицо будет рядом с рожей Владимира Борисовича висеть, так нехорошо мне стало. Не по себе как-то.

Я конечно фотографию сделал, красивую такую, большую и под ней ещё надпись – Дядюшкин Геннадий Петрович. Только я её домой унес и над кроватью повесил. И радостно мне стало оттого, что дома у меня теперь доска почёта есть.

Своя собственная.

Мне так радостно, что все мы одинаковые! И руки у нас есть и ноги. И спим по ночам, и едим, и говорим одно и тоже. И думаем об одном. О стране о своей, о еде. О женщинах. О том, какое же это счастье, что они есть у нас!

А если бы не было? Как жить без них? Где брать носки? Кого учить, как правильно мыть посуду, мыться, убираться в шкафах? За кем выключать свет, плиту, радио на кухне? Закрывать балкон?

Кому искать щипчики, зонтик, пилочку для ногтей? Ключ от шифоньера? Кого ругать за пересоленный фарш? За крошки в кровати? За потраченные деньги? А на что? Снова на гипюр? Да если бы хоть шили!

Нет, все будет лежать непонятно для чего. Нет, с женщинами невозможно! Галя вся в слезах, купила пять метров марли, бутылку скипидара, кусок поролона. Сама не поняла, как это случилось, весь вечер пыталась объяснить.

– Я, – говорит, – шла, Сережа по улице и вдруг представляешь, надо мной пронеслись два самолета. Один за другим! Да так низко, что я покачнулась и открыла дверь в аптеку. А там как раз марлю завезли, целый рулон! И все уже собрались, встали в очередь, и на меня очередь заняли. Вставай, говорят, Галя, будешь за Валентиной Петровной. Ну, я и встала, а что мне оставалось делать? – она посмотрела на меня своими большими синими глазами. – Купила я марлю, Сережа, иду дальше, и вдруг, представляешь, я вспомнила, что скоро у твоей мамы день рождение…

– В ноябре, – говорю я, – а щас июль, Галя!

– Ой, время так летит, – она вздохнула, и стала искать что-то в сумочке. – Не успеешь оглянуться, как у меня уже будет день рождение, – она посмотрела на свои руки. – Как же хочется быть молодой, Сережа! Молодой и красивой! Так вот, – оживилась она, – скипидар очень хорошо помогает при растяжениях. Я буду тебя натирать, потом закутывать в марлю, сверху наматывать поролон, и через два дня ты забудешь о простудных заболеваниях!

– Галя… – опешил я.

– Да-да! – радостно восклицает она. – Любая боль тут же проходит, начинают расти волосы, возвращается сон, исправляется прикус, – она развернула поролон и улеглась на нем. – Как же прекрасно, что я купила этот последний кусок поролона! Еще не хотела, думала зачем? А это же прямая спина, здоровые волосы, ногти, да и в окна не будет дуть. Ой, как же не хочется стареть, Господи! Как же хочется быть молодой….