Анатолий Шерстобитов - Бурситет. Приключения удалых пэтэушников, а также их наставников, кого бы учить да учить, но некому

Выходили пять первокурсников и торжественно рвали в ведро с «Дарами осени» нераспечатанные пачки «Примы». Сургучев шопотом матюкался. Затем Анна Михаловна, частя и сбиваясь, зачитала приказ облуправления о поощрении геройского поступка ученика другого училища, спасшего тонущего ребенка. Ребятня запозевала, запереминалась, зароптала потихоньку на затянувшуюся линейку. И впрямь, глянул Виктор на часы, уже прихвачено десять минут учебного времени. Подошел к группке преподавателей, стоящих в отдалении.

– Ну какое моральное удовлетворение может быть от такого усеченного урока, – фальшиво сетовал чертежник Федор Моисеевич, – расстройство на весь день – любимые личики меньше чем положено, видеть буду…

– Приходи ко мне, посиди, когда «окошко» будет, для компенсации, – посоветовал электротехник, – я с Лыковым договорюсь.

– Обязательно, непременно, да еще после работы на пару часиков останусь, с троечниками позанимаюсь.

– Разогнался он на халяву-то, не обломится, маэстро циркуля и транспортира, у них у всех нынче вечерка…

– Не-ет, но какой все-таки тончайший педагогический ход, – презрительно усмехалась историчка Шорина, смотрелась она мрачным, нахохленным коршуном, так далеко подалась вперед на костыли, она – калека, из двух ног после автокатастрофы сохранила от силы три четверти одной. – Какой резкий поворот к трезвенности, повальному отказу от курева. Бедный наш магазинчик и его талантливая глава Бутыль Сельповна, ведь они и не подозревают о неизбежной затоваренности склада неходовой продукцией. – Красивое лицо ее морщилось, не понять, то ли от боли, то ли от брезгливости к минувшему мероприятию, скорее, от боли, разнообразных болячек у нее было предостаточно.

– Не скажи, Васильевна, – возразила Клуша, недослышавшая и наблюдавшая за выражением лица говорящей, – отворотить от зелья людей не так-то просто, – она потянула нить с клубка, упрятанного в сумку, и продолжила спорое вязание. – Пить обучают годами, сызмала, да, почитай, все вокруг, а отучить ловчатся за день да в одиночку…

– Итак, все вопросы вычерпаны, – директор сурово оглядел строй. – А теперь по занятиям…

Учащиеся загомонили, затолкались и затопали так, что немногие служащие у себя в кабинетах вздрогнули и попридержали кое-какие предметы, самостоятельно двинувшиеся на края столов.

– Давайте-ка, Анна Михаловна, помогу вам, – перехватил из ее рук ведро Сургучев, – выплесну на помойку это дерьмо зловредное для ребяток наших.

– Вот спасибо, – закивала та благодарно, – экий рыцарь, и уж заодно, Родион Касьяныч, занесите, пожалуйста, ведерочко завхозу.

– Лады. Нет, но чего творят сволочи, – удрученно заглядывал в ведро Сургучев, – чего творят, а, Михаловна? Ладно еще ни одного моего, враз бы башку отвернул, ну не паразиты ли!..

– Ух, и мерзость!. – проходящий мимо электротехник неожиданно наклонился и высморкался в ведро, сплюнул.

– Ты чего-о?!. – опешил Сургучев. – Ты чего, ку-курва делаешь? – он даже начал было замахиваться, но опомнился и закивал, мерзость, мол, мерзость.

– У тебя чего, Витя, урока нет? – взял Истомина под руку физрук. – Тогда пошли ко мне, перекурим, тачки смажем…

Физрук, Соссий Мефодьевич Хрюкин, худоног, но плечист, на лицо крайне худ, глубоко посаженные маленькие глазки лишены всегдашнего характеризующего блеска, что мешает собеседнику определить общее выражение лица сообразно его словам. С такими глазами удобно хитрить. Хрюкин стесняется улыбаться, в моменты, когда это делать все же необходимо, он приказывает соответствующим мышцам противоборствовать растягиванию рта к ушам, как банально делается всеми, отчего и без того острое личико его еще более заостряется и даже уменьшается.

– Вот посуди сам, Витя, – жмурился он от сигареты, ловко снуя руками над очередной сетью, – посуди, что имею я, человек с высшим образованием. Сто сорок оклад, рублей сорок за педнагрузку и обязанность безвылазно торчать весь день в этих стенах. А ведь у меня двое детей, жена с большими потребностями, у которой окладик, кстати, чуть больше сотни. Такой вот доход, едва хватает на жратву, квартплату и кое-какие тряпки, чтобы не совсем светить задом, – он отклеил от губ сигарету и стряхнул пепел в консервную банку. В кабинете пахло грибной сыростью стен, кислыми ногами и заплеванными окурками. Виктор потер виски, от столь давнего спертого духа никотина у него, некурящего, появилась боль в голове, но зарешеченное окно форточки не имело.