Николай Бирюков - Человек, упавший с балкона. Детектив, мистика, любовный роман

Проходит ли страх после казни? Ведь все уже свершилось! О таком и думать страшно.

Даже черви крота боятся – а мы люди.

Страх меняет психику, а вслед за ней и образ жизни. Стокгольмский синдром – от страха и сильнейшего шока заложники начинают сочувствовать своим захватчикам-террористам. Начинают оправдывать их, уважать, чуть ли не любить только за то, что их не мучат.

В конечном счете, отождествляя себя с ними начинают понимать и перенимать их зверские идеи! И, что самое страшное – считать свою жертву необходимой и оправданной для достижения их террористической цели!

Смертников готовят точно так же – просто затравливают, запугивают, начиная обрисовывать всю неприглядность и несовершенство человеческой жизни, предлагая кардинально изменить эту несправедливость одним взрывом и преподнося суицид благом, несущим Рай.

Боль – не пряник. Но человек, обработанный опытными провокаторами, теряет связь с реальностью и думает не о тех невинных, чьи жизни унесет с собой, не о страшной боли, которая разорвет его тело в момент взрыва, а о том, что он – великое орудие провидения.

Что интересно, ни один провокатор сам смертником не становиться!

…Стоит прикрыть глаза, и под веками начинают мелькать какие-то пятна света. Лучики, змейки, веточки, палочки, нитки, соломинки, яркие точки. Вот и сейчас началось: перед глазами, кроме тонких, перепутанных линий, стали вспухать какие-то оранжево-желтые шары и косые квадраты, поплыли синие зигзаги, появились хаотично двигающиеся мелкие красно-зеле- ные точки, то сталкивающиеся между собой, то двигающиеся влево-вправо, вверх-вниз. Может быть, когда-то и Роберта Броуна, вот так же, благодаря случайности, оставившей его в полной темноте, эти фееричные картинки и натолкнули на мысль о броуновском движении? Мощного электронного микроскопа у него не было.

Такие точки и волнистые пятна света, напоминающие диаграмму, начинают мелькать у меня в глазах перед жесточайшими приступами мигрени, когда начинает болеть половина головы. Боли бывают такие, что правый глаз перестает видеть. Сказать, что боль вид чувства – ничего не сказать. Сухие академические фразы не передают все тонкости и грани этого страшного ощущения. От дикой головной боли так ломает все тело, что не повернуть шеи. Невозможно пить – каждый глоток отдается в голове страшным ударом, начинается тошнота. Просыпается ненависть ко всему сущему. Если на улице солнце, то голова болит еще сильнее и кажется, что солнечные лучи, проникая под череп через глаза и уши, плавят мозг. Исчезают все желания кроме одного: пусть боль скорее уйдет. Помогает только дикая смесь таблеток: три супрастина и две анальгина, запитые стаканом водки, коньяка или само- гона. Но, даже после этого жуткого лекарства, боль уходит не сразу. Она долго мечется внутри головы, цепляясь за нежные ткани своими острыми когтями и крепкими зубами. Самая удобная в этом случае, поза – встать на колени и положить голову правой щекой на мягкий стул или кресло так, как ее кладет осужденный на черную от забуревшей крови деревянную колоду перед казнью, обнажая свою шею для острого и тяжелого лезвия топора.

И даже потом, когда боль исчезнет, какое-то время чувствуется, где именно она сидела в голове – словно належала себе в мозге уютное местечко, как мышь в соломе.

Я подумал про таблетки. Ничего не оставили. Ни но-шпы, ни анальгина. Ни валидола, хотя я его никогда не принимал и сердце, (тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!) у меня не болело, но почему-то мне стало без валидола и корвалола как-то скучно. А зубная щетка? – подумал я. Зубная паста? Может, просто забыли оставить? И что – ходить немытым? Небритым? А зуб заболит? А если чирей? А аппендицит? А панкреатит? Сердце? Страхи начали собираться в кошмар, но тут я вспомнил, что все-таки половину денег я уже получил, вторую получу через какие-то триста тридцать пять часов – час-то я уже всяко отработал! Постановил сам себе: будем держаться!

Как защитники Брестской крепости! Вспомнил: из защитников Брестской крепости остался в живых только один человек. Тогда как 300 спартанцев! – А из них вообще никого в живых не осталось! – услужливо подсказала мне моя память! Тьфу ты! Столько великих героев, а морально опереться не на кого!

Я умирать не собираюсь!

Я взял себя в руки, успокоился и решил поспать. Да и вообще, может это просто авария и свет через какое-то время включат?

…Я вдруг обрадовался тому, что давно бросил курить. Точнее, бросила курить моя печень – после одного из диких запоев она категорически перестала принимать никотин и другие составляющие табачного дыма: сейчас только стоит мне затянуться, меня неудержимо тошнит, причем долго и мучительно.