Наталья Винокурова - Не верь ему

Закинув голову на спинку кресла, я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Выдохнула. Поправила причёску. Улыбнулась себе в зеркале заднего вида. Ну, а теперь пошла!.. Пошла, я тебе говорю!

Одеревеневшие ноги совсем меня не слушались, и я, выходя из машины, чуть было не села в лужу, причём, в прямом смысле этого слова. Днём над Москвой грохотала гроза, и дождь от души затопил дороги. Чертыхнувшись и помянув недобрым словом дворников, не удосужившихся прочистить в центре города сточные отверстия, я наспех стряхнула брызги воды со своей клетчатой мини-юбки и запрыгнула на тротуар.

Пастор не обманул. Двери храма и впрямь оказались открыты, даже несмотря на то, что внутри шла служба. Я тихонько прошла в зал и села на скамейку в последнем ряду, стараясь не привлекать к себе внимание. Хотя как тут не привлечь к себе внимание. Мало того, что я в своём наряде школьницы явно выделялась на фоне остальных более-менее скромных прихожан, так ещё и понятия не имела, как следует вести себя на подобном мероприятии. Всё, что мне оставалось – это иногда невпопад креститься, следуя примеру впередисидящих католиков.

Отец Тимофей заметил меня не сразу. Стоя у алтаря в бело-золотом одеянии, он произносил какую-то молитву, на этот раз не по-русски. Его и без того громкий голос, отражаясь от стен, звучал раскатисто и с эхом. Уверенно читая текст на незнакомом мне языке, он долгое время не смотрел в зал, потом, наконец, поднял глаза и неожиданно прервался. Запнулся, будто бы на полуслове. Пауза была незначительна – очень скоро он продолжил говорить как ни в чём не бывало – но мне хватило этого, чтобы понять: он меня узнал.

Теперь он изредка, ненадолго отрываясь от текста, бросал короткий взгляд на скамью в самом дальнем ряду, где сидела только я, больше никого. Тембр его голоса, как мне показалось, стал чуть мягче. И сексуальнее. Не знаю, что он вещал в этот момент, вполне возможно что-то серьёзное и трагичное, но я, к своему окончательному стыду, от его речей возбудилась так, что «потекла». А через полчаса, когда служба закончилась, как приклеенная осталась сидеть на скамейке, боясь встать.

– Анжелика! – проводив последних прихожан, он поравнялся с задним рядом и обстоятельно подметил. – В прошлый раз ты забыла сказать, что не католичка.

– Да, я православная, – подняв голову, призналась я. – А что в этом такого? Я теперь не попаду в рай?

– Если будешь вести праведную жизнь, попадёшь, – строго отрезал он. На этот раз даже совсем не улыбнулся.

– Ну ладно, – теперь уже не он, а я старалась его разговорить. – Интересно, а как вы меня разоблачили?

– Очень просто. Ты крестишься справа налево.

– А как надо?

– У католиков – слева направо.

– Да ладно?!..

Отец Тимофей проигнорировал мою ремарку и сделал вид, что ему срочно нужно осмотреть убранство алтаря.

– Почему вы сегодня такой суровый? – окликнула его я. – Что-то случилось?

Он остановился на полпути, но всё ещё продолжал стоять ко мне спиной:

– В прошлый раз я был непозволительно весел. Я уже просил у Бога прощения за это, а теперь прошу у тебя. Благодарю тебя за то, что доверила мне историю своей жизни.

– И вам спасибо. Мне после исповеди немножечко легче.

– Поэтому ты пришла снова?

– Нет. Просто соскучилась.

Он резко обернулся и внимательно посмотрел на меня своими невозможно-красивыми глазами цвета молочной лазури. Но ничего не ответил. Только перебирал в руках чётки.

– Вы молились за меня этой ночью?

Удивлённо вздёрнув бровь, он снова подошёл ко мне и на этот раз присел рядом.

– Да, – ответил с небольшим опозданием.

– Мне кажется, я слышала вашу молитву. Даже смогла разобрать слова. Неужели её правда можно услышать вот так, на расстоянии?

– Конечно. Молитва того, кто истинно верует, звучит подобно колоколу, и её звон летит во все стороны со скоростью света. Иначе как, по-твоему, она достигает Бога?

– Не знаю, вам виднее, – я пожала плечами и притихла.

Он тоже больше ничего не говорил, и какое-то время мы просто молча сидели рядом. Смотря, как тусклый вечерний свет бликует в разноцветных осколках мозаики на окнах, я испытывала непередаваемое ощущение спокойствия и радости. Это был какой-то особый, ранее не знакомый мне вид наслаждения, для которого не нужны были деньги, роскошь, прикосновения и слова. Просто его присутствие…

Боже мой, Лика! Чувствую твоими мокрыми трусиками – ты вляпываешься во что-то нехорошее.

– Сегодня в восемь у нас будет органный концерт. Хочешь послушать?