Вячеслав Перегудов - Звездец

У Валентина Афанасьевича было три сына: первый, второй и третий. Ничем они друг от друга особо не отличались, и внешностью, и именами своими были примерно схожи. Рождались они (почему-то) зимой, в диапазоне от раннего декабря по поздний январь, только с незначительной разницей, так – в год-два.

Рождение первого, Трофима Валентиновича, было отмечено полуторадневным уходом от реальности всей бригады электриков Управления Городских Инженерных Сетей.

Второй сын, Ефрем Валентинович, был явлен миру под одобрительный гул компании рабочих Завода Столовых Вин и гостей города, в лицах: старца Аристарха, человека с неясными целями в жизни, и отрока Гриши, неделю как получившего справку об освобождении из ИТК № 15, и следовавшего к месту постоянной прописки. Рождение третьего, Николеньки, Валентин Афанасьевич обмывал единолично, весьма уединенно расположившись на тесной кухне дома № 16, спрятанного от глаз обывателя в кривозаборных лабиринтах улицы, названной именем былинного полярника Отто Юльевича Шмидта.

Завершив ритуал чествования младенца Николая Валентиновича, Валентин Афанасьевич обмяк уже не очень молодым телом, и стал мирно спать, а наутро, проснувшись, сходил на двор по малой нужде, после попил теплой чайниковой воды, и как-то совсем некстати, то есть абсолютно невпопад и без видимых причин, умер.

Жена его, Александра, заметив, что Валентин Афанасьевич беспричинно и невпопад умер, пошла к соседке, и сказала, что муж ее умер, и надо бы вернуть деньги, которые и так давно надо бы вернуть. Соседка пошла к бывшему киномеханику Сереже, и сказала, что у Александры муж умер, и надо Сереже вернуть ей деньги, чтобы она смогла вернуть деньги Александре. Бывший киномеханик Сережа, шмыгая фрагментарно- обмороженным носом, отправился прямиком к женщине Валентине, дабы истребовать потраченные на любовь к последней кровные сто двадцать пять рублей, так как взаимного чувства женщины Валентины данная сумма не принесла, но и возвращена не была.

Где-то ближе к полудню улица имени полярника Шмидта, совершив полный цикл взаимообразных визитов, утихомирилась, так и не дав Александре сколько-нибудь вразумительного ответа. По этой причине пришлось Александре спешно продавать мужнин мотоцикл. Тем же днем был создан некий совещательный орган. В скорбный комитет вошли: вдова усопшего, отставной киномеханик Сережа, осколок темного прошлого человечества – поп Сибирцев, старуха Кускова с глухой и глупой сестрой Анастасией, и городской поэт-самородок Выприков.

Вопросы с гробом, памятником и местом захоронения были скоро решены, и на повестку встала проблема – во что покойного обрядить? Вырученные от продажи мотоцикла деньги быстро закончились, свою одежду на такое дело никто давать не хотел, причем не из жадности, а из чистого суеверия. Дело в том, что ни одного цивильного костюма, в сколько-нибудь приличном состоянии, в гардеробе Валентина Афанасьевича не обнаружилось. Но имелась форма ефрейтора артиллерии, в полном комплекте. Прозаседав до полуночи, комитет, большинством голосов, постановил обрядить покойного в гимнастерку, пилотку, а на ноги – сапоги..

– Хрень вы сочинили, – в пилотке человека хоронить. – возмутился поп Сибирцев.

– Так не чужая же форма. – возразила Александра, Он в ней из армии демобилизовался. Чем плохо?

Поп упрямился и своей малопонятной позиции не сдавал.

– Непотребство!

– Чем плохо?

– Непотребство!

– Чем?

– А пошла ты к черту!..

Сережа, не имеющий в нечутком сердце своем почтительности к служителям культов, окрысился.

– Ты, святой отец, – дурак набитый, хоть и во всяких внутренних органах служил, а красоты истинной все равно не догоняешь.

Высказав это Сережа наклонил голову, оценивая открывшийся перед ним вид.

– По мне так хорошо. Благообразно.

– Звездочки нет. Без звездочки он – как из штрафбата..

– Да уж- более миролюбиво сказал поп.

Попробовали пилотку снять, но тут же вернули на место… В пилотке мертвый Валентин Афанасьевич был не так страшен. Что ни говори, а военный головной убор украшает мужчину. Особенно если мужчина категорически мертв.

Когда скорбная процессия, состоящая из пяти живых и одного неживого, двигалась по городской окраине, прохожие подходили, и с любопытством заглядывали в красный гроб.