Петр Дмитриев - Гид по «тюряжке легкого режима». Или руководство для тех, кто «сел» по ошибке

Сидельцы встретили меня вполне дружелюбно, хотя, надо признать, что как раз первого контакта с этой незнакомой и неизвестной мне публикой я опасался больше всего. Познакомились, показали мне мою шконку на ближайшие 2 недели, выдали мне матрас с бельем и усадили за чай. Все было в лучших традициях ЗЭКов. Фаныч* с чифирем пустили по кругу (для знакомства и в знак единения арестантов). Каждый делал по 2 глотка и передавал кругаль следующему по часовой стрелке. В процессе «чаепития» с конфетками я, опять же согласно традиции, рассказывал о себе, кто такой, чем занимался по воле, кто семья, женат, дети. Бурные овации вызвала моя специальность. Ведь в дипломе у меня написано «биохимик-вирусолог». Сразу посыпались шутки о том, что мы должны открыть тут лабораторию и «варить» фен, герыч и прочую отраву.

– Мы тебе все достанем, братан! Все ингредиенты, оборудование, посуду, колбы, шмолбы, – заявляли они с воодушевлением, – будешь варщиком, станешь легендой.

Вот тут-то я понял, что допустил первую ошибку. Не стоило рассказывать о своей профессии и навыках химика. Ну или стоило как-то завуалировать, вроде биолога-ботаника или энтомолога. Впоследствии ко мне неоднократно и в шутку, и посерьезке подходили ЗЭКи всех мастей и предлагали «сварить что-нибудь такое, чтобы закайфовать не по-детски, и чтобы отпустило только к концу срока». На это я всегда отшучивался, что я «такого наварю, что те, кто не „отъедет*“ сразу, будут потом до конца жизни в дурке* тупить. Мало не покажется.»

В этот первый раз я тоже отшутился, что варить мет (см фен*) – дело непростое и долгое. Ошибешься в одном месте – и все. От ожога легких до гниения сосудов.

Разговор о лаборатории почти сразу после этого сошел на нет, и мы переключились на другие темы. В основном, те, кто «присел» не первый раз, травили байки о прежних срокáх. Кто на чем попадался и как и где сидел.

На момент моего появления в карантине было 13 человек. По статьям УК РФ их можно было разделить на четыре группы: 158, 161,162 (кража, грабеж, разбой) – первая группа, 228 (хранение и сбыт наркотиков) – вторая группа, 264 (ДТП со смертельным исходом) – третья группа и 157 (алименты!!!) – четвертая группа.

Первые 2 группы в большинстве своем были представлены рецидивистами с двумя-четырьмя судимостями. Зато все «аварийщики» и «гадские папы*» были и первоходами* и самоходами*.

Еще был один сиделец. Он держался отдельно от остальных и, казалось, немного опасался их. Как выяснилось позже, мусора поставили его руководить бытом в карантине. Одним словом это был козлик*. В свое время он сильно проигрался в карты на централе* и не смог расплатиться. Чтобы его не «опустили», он попросил убежища у мусоров, а в обмен он сдал им «котловую хату*». Для тех, кто ничего не понял, поясняю, что он сдал мусорам ту камеру, где хранился арестантский общак* всего централа. И мусора этот общак «отмели*». После такого проступка ему опасно было попадать в любой лагерь нашей страны, так как дурная слава о его «непорядочности» разнеслась мгновенно, ведь более «гадского» поступка в арестантском мире сложно представить. Когда он попал в КП-222, мусора сразу предложили ему отсидеть весь срок в карантине с новичками, чтобы не пересекаться с матерыми ЗЭКами в лагере, и, конечно, в обмен выполнять нехитрую работенку. В его обязанности входило разъяснять первоходам подробности арестантской жизни, брить их наголо, следить за порядком, зимой чистить снег во дворике, ну и по совместительству «постукивать» руководству колонии о том, что из себя представляют вновь прибывшие сидельцы, какие имеют наклонности, ожидать ли от них неприятностей, склонны ли «шатать*» режим.

После чая два бывалых сидельца отвели меня в сторону посоветовали при козлике ничего важного не говорить, больше слушать, душу не раскрывать, ничем не делиться.

В это время в карантин зашел дежурный и пригласил меня проследовать за ним. Я надел куртку и вышел из карантина через калитку на территорию лагеря. Дежурный вел меня на прием к отряднику (начальнику отряда). Мы обогнули здание первого отряда (это оказалось тоже самое здание, на первом этаже которого был карантин) по периметру и вошли в него с противоположной стороны. Пока мы шли, ЗЭКи, кучковавшиеся на улице, с интересом меня рассматривали. Поднявшись на второй этаж, мы подошли к кабинету отрядника. На двери было написано: Начальник первого отряда Баранов, Начальник второго отряда Оленев. Меня еще позабавило такое неожиданное скопление крупного рогатого скота в одном кабинете. Я постучал и вошел. В кабинете сидел мужчина лет 50ти во ФСИНовской форме. Оленев. Морщинистый, коротко стриженный, коренастый, с неприятным, отталкивающим лицом. Он велел мне представиться: ФИО, статья, срок. Затем он усадил меня на табурет и стал медленно вносить меня в базу данных в своем компьютере. Было очевидно, что его навыки работы на PC далеки даже от уровня любителя. После этого затяжного процесса он вызвал через дежурку двух сидельцев, тоже работавших при штабе, в так называемой хозобслуге. Они принесли с собой несколько бланков заявлений, которые мне предстояло заполнить от руки: заявление на добавление родственников и близких в список лиц, допущенных к свиданиям со мной, заявление о постановке на довольствие, тесты на психологическое состояние и множество других бумажек. Я справился с этими рукописными простынями довольно быстро. Потом отрядник поставил меня к стенке, сфотографировал в фас и профиль, попросил раздеться и описал в своем бланке все мои татуировки и шрамы. «Фотосессию» он перенес с фотоаппарата на компьютер при помощи тех же ЗЭКов (сам бы он это делал очень долго), и они распечатали мне бейджик, который все ЗЭКи должны были носить не снимая весь срок, бирку на койку и на тумбочку, заламинировали на настольном ламинаторе и выдали мне на руки. После всего этого меня, наконец, сопроводили обратно в карантин, который я не покидал следующие 10 дней.