Вагрич Бахчанян - Мух уйма (Художества). Не хлебом единым (Меню-коллаж)

– Ну, хорошо; я приду к нему.

Александр Исаевич оделся, взял в руки суковатую палку от собак, потому что в Кавендише гораздо более их попадается на улице, нежели людей, и пошел.

Двор Ивана Денисовича хотя был возле двора Александра Исаевича и можно было перелезть из одного в другой через плетень, однако ж Александр Исаевич пошел улицею. С этой улицы нужно было перейти в переулок, который был так узок, что если случалось встретиться в нем двум повозкам в одну лошадь, то они уже не могли разъехаться и оставались в таком положении до тех пор, покамест, схвативши за задние колеса, не вытаскивали их каждую в противную сторону на улицу. Пешеход же убирался, как цветами, репейниками, росшими с обеих сторон возле забора. На этот переулок выходили с одной стороны сарай Александра Исаевича, с другой – амбар, ворота и голубятня Ивана Денисовича.

Александр Исаевич подошел к воротам, загремел щеколдой: изнутри поднялся собачий лай; но разношерстная стая скоро побежала, помахивая хвостами, назад, увидевши, что это было знакомое лицо. Александр Исаевич перешел двор, на котором пестрели индейские голуби, кормимые собственноручно Иваном Денисовичем, корки арбузов и дынь, местами зелень, местами изломанное КОЛЕСО, или обруч от бочки, или валявшийся мальчишка в запачканной рубашке, – картина, которую любят живописцы! Тень от развешанных платьев покрывала почти весь двор и сообщала ему некоторую прохладу. Баба встретила его поклоном и, зазевавшись, стала на одном месте. Перед домом охорашивалось крылечко с навесом на двух дубовых столбах – ненадежная защита от солнца, которое в это время в Вермонте не любит шутить и обливает пешехода с ног до головы жарким потом. Из этого можно было видеть, как сильно было желание у Александра Исаевича приобресть необходимую вещь, когда он решился выйти в такую пору, изменив даже своему всегдашнему обыкновению прогуливаться только вечером.

Комната, в которую вступил Александр Исаевич, была совершенно темна, потому что ставни были закрыты, и солнечный луч, проходя в дыру, сделанную в ставне, принял радужный цвет и, ударяясь в противостоящую стену, рисовал на ней пестрый ландшафт из очеретяных крыш, дерев и развешанного на дворе платья, все только в обращенном виде. От этого всей комнате сообщался какой-то чудный полусвет.

– Помоги бог! – сказал Александр Исаевич.

– А! здравствуйте, Александр Исаевич! – отвечал голос из угла комнаты. Тогда только Александр Исаевич заметил Ивана Денисовича, лежащего на разостланном на полу ковре. – Извините, что я перед вами в натуре.

Иван Денисович лежал безо всего, даже без рубашки.

– Ничего. Почивали ли вы сегодня, Иван Денисович?

– Почивал. А вы почивали, Александр Исаевич?

– Почивал.

– Так вы теперь и встали?

– Я теперь встал? Христос с вами, Иван Денисович! как можно спать до сих пор! Я только что приехал из хутора. Прекрасные жита по дороге! восхитительные! и сено такое рослое, мягкое, злачное!

– Горпина! – закричал Иван Денисович, – принеси Александру Исаевичу водки да пирогов со сметаною.

– Хорошее время сегодня.

– Не хвалите, Александр Исаевич. Чтоб его черт взял! некуда деваться от жару.

– Вот-таки нужно помянуть черта. Эй, Иван Денисович! Вы вспомните мое слово, да уже будет поздно: достанется вам на том свете за богопротивные слова.

– Чем же я обидел вас, Александр Исаевич? Я не тронул ни отца, ни матери вашей. Не знаю, чем я вас обидел.

– Полно уже, полно, Иван Денисович!

– Ей-богу, я не обидел вас, Александр Исаевич!

– Странно, что перепела до сих пор нейдут под дудочку.

– Как вы себе хотите, думайте что вам угодно, только я вас не обидел ничем.

– Не знаю, отчего они нейдут, – говорил Александр Исаевич, как бы не слушая Ивана Денисовича. – Время ли не приспело еще… только время, кажется, такое, какое нужно.

– Вы говорите, что жита хорошие?

– Восхитительные жита, восхитительные!

За сим последовало молчание.

– Что это вы, Иван Денисович, платье развешиваете? – наконец сказал Александр Исаевич.

– Да, прекрасное, почти новое платье загноила проклятая баба. Теперь проветриваю; сукно тонкое, превосходное, только вывороти – и можно снова носить.

– Мне там понравилась одна вещица, Иван Денисович.

– Какая?

– Скажите, пожалуйста, на что вам это ружье, что выставлено выветривать вместе с платьем? – Тут Александр Исаевич поднес табаку. – Смею ли просить об одолжении?

– Ничего, одолжайтесь! я понюхаю своего! – при этом Иван Денисович пощупал вокруг себя и достал рожок. – Вот глупая баба, так она и ружье туда же повесила! Хороший табак жид делает в Бруклине. Я не знаю, что он кладет туда, а такое душистое! На канупер немножко похоже. Вот возьмите, разжуйте немножко во рту. Не правда ли, похоже на канупер? Возьмите, одолжайтесь!