Вадим Гурангов - Трусы на люстру – деньги в дом! Энциклопедия абсурдных магических рецептов

Вновь отброшу предрассудки,
Буду счастлива. Ура!
Минимум уж через сутки —
Разрешаю, мне пора!

Евро, money, баксы, теньге —
Звон их мой ласкает слух.
Когда чуешь запах денег,
Так захватывает дух.

Денег хочется мне снова.
Чтоб мечту осуществить,
Я уже на все готова —
Даже лошадью побыть!

Я могу скакать, как лошадь,
Бить копытом, громко ржать.
Я могу вам эту площадь
Всю навозом закидать.

Вляпавшись в навоз ногою,
Обязательно проверь:
Нет ли денег под тобою,
Это нужно, ты мне верь.

Выберу монет немного,
И, сбывались чтоб мечты,
Брошу деньги на дорогу,
Будет больше красоты.

Я та висячая гардина,
Что на окошке у стола.
Мне задувает ветер в спину
И ласки просит чтоб дала.

Вот, помню, жизнь была когда-то:
Паркет дубовый приставал,
Так ненавязчиво, ребята,
Все ночью ножки щекотал.

А тут линолеум лежит,
Такой холодный и пустой.
Ну что за жизнь, нет, что за жизнь?
Сплошной покой. Опять покой.

Расскажу вам случай дивный.
В замке я одном жила,
И повсюду там гардины,
Я ж успешней всех была.

Вот такая, значит, фишка.
Был со мной и молодой,
Помню, звали его Гришкой,
Не Распутин, домовой.

Помню, спрячется под юбку
И тихонько там сидит,
Иль шалим мы не на шутку,
Позабыв девичий стыд.

Помню, на балу висела,
Был поручик молодой,
На него я вид имела.
В общем, было так: зимой

Девок он грузил умело,
Блистал вышитый камзол.
Вдруг приблизился несмело…
Высморкался в мой подол.

Я б стерпела, ничего,
Да вельможи увидали,
За дверь выставив его,
Меня долго оттирали.

Потом мучилась на полке
Я, не зная, что со мной.
А потом решила: «Волки!
Самодержцев всех долой!»

Как ни странно, все случилось,
Лозунг был тому виной.
Я взбодрилась и отмылась,
Взмыла в Смольном над толпой.

И Ильич, шутник, однако,
Помню, сядет, смотрит в пол,
А потом кричит: «Пора-ка,
В броневик. Поставить в холл!»

Тащат в дверь, а он не лезет,
Значит, нужно чрез окно,
Стонет рама, слышен скрежет,
Меня снова под сукно.

Позже, где-то так с годину,
С текстилем пошел напряг,
Меня, верную гардину,
Перешить решили в стяг.

Перекрасить в ярко-красный,
Чтобы веять над Кремлем.
Вдруг нашли халат атласный
И прозвали кумачом.

Он, бедняга, согласился,
Лучше ж на ветру, в выси,
А не здесь вконец сноситься
С пятнами от иваси.

Так прошло немало лет.
И в музее я висела,
Был там ржавый пистолет,
Кепка под стеклом просела.

Шлепки стоптанны в углу,
Шаль, простреленная пулей,
Тишина, и ни гу-гу,
Вновь скучать, качаться кулем.

В день один вдруг слышу – шепот:
«Ах, шарман, смотри, Мадлен,
Средь старья вещь из Европы,
Видишь, старинный гобелен».

Тут меня взяла кручина,
Ну, француз, какой здесь такт?!
Женщина я, не мужчина,
А вдруг, можно так и так?

Жизнь всю я была гардина,
Вдруг – какой-то гобелен.
Вот волшебный мой мужчина,
Так бы говорить не смел!

Когда я сажусь на бутылку шампанского,
Во мне вожделенье струится, как свет,
И хоть не наследовал званья дворянского,
Я все же породист, сомнения нет.

Душа вся сияет, искрится и светится,
Лишь только бутылку меж ног положу.
Зажгутся желания, мысли завертятся,
А я все сижу, и сижу, и сижу.

И свесив конечности в бездну из вечности,
Я плавно скольжу, бороду теребя,
Всей сутью своею сладость беспечности,
Всю, каплю до капли, впитаю в себя.

Тряхнув головой, получив ускорение,
Я пробку движением четким сорву,
Все смыслы сжигая, сжигая сомнения,
Я, словно комета, пронзю синеву!

Я лошадью белой в черной ночи
В дневном океане гуляла,
И мастью каурой со дна кирпичи
В платок носовой собирала.

Вдруг айсберг возник у меня на пути,
На нем полосатые зебры,
Задумчиво пели в горячей пыли
Про БАМ и его километры.