Илья Ильф - Золотой теленок

Одуревший от тяжелых снов монархист охотно разрешил милому и отзывчивому молодому человеку воспользоваться сараем. Он набросил поверх сорочки пальто, надел на босу ногу калоши и вышел вслед за Бендером во двор.

-- Так, значит, можно надеяться? -- спрашивал он, семеня за своим ранним гостем.

-- Не сомневайтесь, - небрежно отвечал командор, - как только советской власти не станет, вам сразу станет как-то легче. Вот увидите!

Через полчаса "Антилопа" была спрятана у Хворобьева и оставлена под надзором Козлевича и Паниковского. Бендер в сопровождении Балаганова отправился в город за красками.

Молочные братья шли навстречу солнцу, пробираясь к центру города. На карнизах домов прогуливались серые голуби. Спрыснутые водой деревянные тротуары были чисты и прохладны.

Человеку с неотягченной совестью приятно в такое утро выйти из дому, помедлить минуту у ворот, вынуть из кармана коробочку спичек, на которой изображен самолет с кукишем вместо пропеллера и подписью "Ответ Керзону", полюбоваться на свежую пачку папирос и закурить, спугнув кадильным дымом пчелу с золотыми позументами на брюшке.

Бендер и Балаганов подпали под влияние утра, опрятных улиц и бессребреников-голубей. На время им показалось, что совесть их ничем не отягчена, что все их любят, что они женихи, идущие на свидание с невестами.

Внезапно дорогу братьям преградил человек со складным мольбертом и полированным ящиком для красок в руках. Он имел настолько взбудораженный вид, словно бы только что выскочил из горящего здания, успев спасти из огня лишь мольберт и ящик.

-- Простите, -- звонко сказал он, -- тут только что должен был пройти товарищ Плотский-Поцелуев. Вы его не встретили? Он здесь не проходил?

-- Мы таких никогда не встречаем, -- грубо сказал Балаганов.

Художник толкнул Бендера в грудь, сказал "пардон" и устремился дальше.

-- Плотский-Поцелуев? -- ворчал великий комбинатор, который еще не завтракал. -- У меня самого была знакомая акушерка по фамилии Медуза-Горгонер, и я не делал из этого шума, не бегал по улицам с криками: "Не видали ли вы часом гражданки МедузыГоргонер? Она, дескать, здесь прогуливалась". Подумаешь! Плотский-Поцелуев!

Не успел Бендер закончить своей тирады, как прямо на него выскочили два человека с черными мольбертами и полированными этюдниками. Это были совершенно различные люди. Один из них, как видно, держался того взгляда, что художник обязательно должен быть волосатым, и по количеству растительности на лице был прямым заместителем Генриха Наваррского в СССР. Усы, кудри и бородка очень оживляли его плоское лицо. Другой был просто лыс, и голова у него была скользкая и гладкая, как стеклянный абажур.

-- Товарища Плотского... -- сказал заместитель Генриха Наваррского, задыхаясь.

-- Поцелуева, - добавил абажур.

-- Не видели? -- прокричал Наваррский.

-- Он здесь должен прогуливаться, - объяснил абажур.

Бендер отстранил Балаганова, который раскрыл было рот для произнесения ругательства, и с оскорбительной вежливостью сказал:

-- Товарища Плотского мы не видели, но если указанный товарищ вас действительно интересует, то поспешите. Его ищет какой-то трудящийся, по виду художник-пушкарь.

Сцепляясь мольбертами и пихая друг друга, художники бежали дальше. В это время из-за угла вынесся извозчичий экипаж. В нем сидел толстяк, у которого под складками синей толстовки угадывалось потное брюхо. Общий вид пассажира вызывал в памяти старинную рекламу патентованной мази, начинавшуюся словами: "Вид голого тела, покрытого волосами, производит отталкивающее впечатление". Разобраться в профессии толстяка было нетрудно. Он придерживал рукою большой стационарный мольберт. В ногах у извозчика лежал полированный ящик, в котором, несомненно, помещались краски.

-- Алло! -- крикнул Остап. -- Вы ищете Поцелуева?

-- Так точно, -- подтвердил жирный художник, жалобно глядя на Остапа.

-- Торопитесь! Торопитесь! Торопитесь! - закричал Остап. -- Вас обошли уже три художника. В чем тут дело? Что случилось?

Но лошадь, гремя подковами по диким булыжникам, уже унесла четвертого представителя изобразительных искусств.

-- Какой культурный город! -- сказал Остап. -- Вы, вероятно, заметили, Балаганов, что из четырех встреченных нами граждан четверо оказались художниками. Любопытно.

Когда молочные братья остановились перед москательной лавкой, Балаганов шепнул Остапу:

-- Вам не стыдно?

-- Чего? -- спросил Остап.

-- Того, что вы собираетесь платить за краску живыми деньгами?