Михаил Задорнов - Задорнов Єнд Кo

Был ли у Джона Мейджера пейджер, был ли у Джона Мейджера менеджер и знал ли этот менеджер номер пейджера Джона Мейджера?

Где наша не пропадала?

Можно ли в тюрьме стоять?

Помогают при запорах катаклизмы?

Как выглядит Ёкарный-Бабай?

Может ли русский язык довести до Киева?

Можно ли смотреть телевизор до потери пульта?

Как электрики относятся к ток-шоу?

Любят ли ежики прикалываться?

Топают ли модели?

Как сделать научный фильм популярным?

Нифертити — это имя или глагол?

Может ли, рожденный ползать летать Аэрофлотом?

По какому шоссе шла Саша, когда сосала сушку?

Бастурмуют ли в восточных ресторанах и можно ли за это заслужить пахлаву?

После концертов, как правило, за кулисами собираются зрители.

Кому автограф, кому сфотографироваться с тем, кто выступал. Как теперь говорят — «сфоткаться». Я никогда в жизни ни у кого не брал автограф. Только щедро раздавал, не скупясь, поскольку чего-чего, а этого добра у меня навалом. Честно говоря, я не знаю, зачем людям нужны автографы. Может, они и впрямь, как я когда-то шутил, прикладывают их к больным местам. Но у некоторых «фанов» этих листочков с торопливыми, непонятными загогулинами артистов, больше, чем горчичников у больного пожизненным бронхитом.

Желание сфоткаться понимаю. Показать компании: видите, это я, а это мой кореш Мишка!

В Воронеже после концерта я, как обычно, работал банальным закулисным фотоателье. Сначала спросил куда встать, кого обнять, к кому прильнуть? Расставил руки, как коршун крылья в полете, а под ними уже минут двадцать менялись желающие прослыть моим лучшим корешом или корешицей.

И вдруг я заметил поодаль женщину. Ее трудно описать. В ней все было обычным. По таким русским женщинам трудно сказать, сколько им лет.

У нее в руках была рукопись. Небольшая. Она подошла ко мне последней:

— Извините, я не фотографироваться…

— А что?

— Хуже. Почитайте, пожалуйста, — это мой сын написал. Он талантливый. Не пожалеете.

По ее глазам, которые старались быть веселыми и непросящими, я скорее почувствовал, чем понял, что лет десять ее сын пытается достучаться до какого-нибудь приличного издательства. Тут же представил, сколько он выслушал от редакторов унизительно-утешительных слов. Вспомнил десять лет своей молодости, которые я мытарствовал по столичным редакциям. Один из престижных редакторов наипрестижнейшего юмористического издания, прочитав первый абзац моего рассказа, сказал: «Дерьмо!».

Я покраснел. Я тогда умел это делать еще без напряжения. «А если в нем что-нибудь переделать?» — спросил я, не столько надеясь, сколько от растерянности.

— Все равно дерьмо будет! — вынес редактор окончательный приговор, не подлежащий обжалованию.

Через три года после того, как я получил премию «Золотого теленка» «Литературной газеты», рассказ был много раз перепечатан. Причем, один раз тем же редактором. В ресторане Центрального дома литераторов за бутылкой, которую я ему поставил, я сказал: «Между прочим, в этом рассказе я так ничего и не переделал».

Без смущения он мне ответил: «А он так и остался дерьмом. Просто ты теперь у нас знаменитость. И у тебя можно печатать все. Все равно будет успех. Давай выпьем за то, что ты своего добился. Молодец! Я верил в тебя! Поэтому и не печатал. Посылал тебе испытание. Ты мне должен за это еще одну бутылку поставить за правильное воспитание».

Я с ним согласился. И поставил еще одну бутылку.

Глядя на эту женщину за кулисами, я вспомнил все это. И пообещал ей прочитать рассказы сына.

Сколько бы ни говорили наши эмигранты, что из России все талантливые люди уехали и поэтому некому ее приводить в порядок, я с ними никогда не соглашусь. Да, Россия — это не лучшее в мире государство, но лучшая на земле Родина! Она все родит и родит одаренности, как бесконечно черноземное поле картошку.

Просто собрать эту картошку пока некому. Потому что у картошки нынче нет рейтинга. Рейтинг у омаров и у устриц. И у меня тоже есть рейтинг. Не такой, как у омаров, но все-таки... Поэтому я и написал эти вступительные слова, чтобы поделиться своим рейтингом с еще неизвестным, но уже давно настоящим русским писателем!

Булябиса бабы изнасиловали. С особым цинизмом. Втроем. Случилось это так. Он, Булябис, сменившись с караула, теплым погожим вечерком прогуливался по обыкновению легким строевым шагом вдоль по проспекту Эволюции. Просто так. Без всякой цели. Ну, знаете, бывает просто такое лирическое настроение, когда хочется побыть одному. Без жены. Вот как раз в такие трогательные лирические минуты и настигла Булябиса беда. Пришла беда — отворяй ворота. Беда одна не приходит. Лиха беда начало! Тормозит возле Булябиса шикарная тачка, стекла тонированы, музыка из салона на всю катушку. А из тачки выглядывает такая шикарная баба, ноги от ушей (даже в машине не помещаются! Короче — одни ноги выглядывают. Без бабы!) Вот и спрашивают его те ноги: