Сергей Прокопьев - Отелло с кочергой (рассказы и повесть)

- Делать вам в телевизоре нечего! А вдруг выручка пропадет?! С кровью ее по крупицам вырываешь! Не дам сумку!

Нина начала разряжать накал ситуации, мол, если на то пошло, она может и с пустой сумкой поработать, а за билеты дать расписку.

И пусть водитель двери плотнее захлопнет.

Кондуктор зло выгребла деньги, забрала рулон с билетами и ушла на переднюю площадку с видом: нате! подавитесь!

Нина с сумкой на шее и оператором перед глазами разместились на задней площадке.

- Лет двадцать назад, - начала она, - еще при социализме, кондуктора вымерли из автобусов, как доисторические мамонты. На их смену в салонах появились кассы. Бросил пятачок, крутнул ручку, оторвал билетик. Однако и кассы со временем уступили место более экономичным компостерам. Жизнь шла вперед и вдруг армия сборщиков транспортной дани, армия бойцов с рулонами билетов вновь решительно заняла движущиеся плацдармы автобусов, троллейбусов и трамваев. Требовательно полетело в уши пассажиров: покупайте билеты! покупайте билеты! А никто не хочет. Мало того, что племя зайцев расплодилось, как саранча, новые зайцы такие волки - горло кондуктору перегрызут, только бы не платить. Какие помои злобы, угроз обрушиваются ежедневно на голову кондуктора. Будто он виноват в задержках зарплаты, безработице и высоких ценах. А ведь кондуктор, господа, тоже человек. Он тоже существует по принципу: хочешь жить - умей вертеться.

На этом Нина Рябушина закончила монолог.

- Готова дочь попова! - опустил камеру оператор. Но вдруг глаза его полезли на лоб в испуганном темпе, он ломанулся в закрытые двери.

За спиной у Нины раздался угрожающий топот.

Нина обернулась - свят! свят! свят! - вся в слезах, с разматывающимся рулоном билетов летела на нее кондуктор.

"Сумасшедшая!" - остолбенела Нина вместо того, чтобы следом за оператором рваться наружу.

- Доченька! - упала ей на грудь кондуктор.

- Отдам! Сейчас отдам! - хотела сорвать с себя сумку Нина. Ку да там! В кондукторских объятиях пальцем не могла шевельнуть.

- Прости меня, доченька! - облила Нину слезами кондуктор. - Прости дуру! Как ты сердечно сказала! Это каторга, а не работа. Я ведь раньше радиомонтажницей была. Первая передовица в цехе. Медаленоска. Уважаемый на всех собраниях человек. А сейчас как собака цепная с утра до вечера гавкаю: приобретайте билеты! предъявите проездные! За что каждый на тебя как на врага народа смотрит! еще и в душу норовит плюнуть. Где с этим зверьем план сделаешь? А ведь дома безработные дети и муж.

- Успокойтесь! - пыталась сдержать водопад слез Нина.

- На днях наркоман с ножом пристал отобрать выручку. Еле скрутила его!

Оператор не успел сломать двери и убежать, посему записал сцену объятий. Обалденный материал получился. Кондукторское лицо в горьких слезах... Нина, насмерть стиснутая благодарными объятиями...

Главный редактор кондукторские слезы зарубил.

- Переиграли вы, ребятки! - сказал по-отечески. - Зачем нам этот цыганский пережим. Берите пример с Кости Окладникова.

В это время Костя, вцепившись в балконные перила, висел на руках над бездной загаженного двора и вещал в объектив об обострении проблемы самоубийств. Обалденно получалось. Балкон на 14 этаже... Когда камера брала Костю, одетого в желтые плавки, с земли, сердце у зрителя екало - это ведь телекостей не собрать, если сорвется.

А внизу пожарники растягивали цирковую сетку, предстояло еще заснять свободный полет репортера.

ЛИФЕРЕНДУМ

В воскресенье главврача принесло. Сроду по выходным не было, тут приволокся с красным ящиком на замке, дырка в крышке.

- Сейчас, - говорит, - проголосуем лиферендум за резидента-президента.

- Кто, - спрашивает, - первый "за" будет? Барамыкин?

Барамыкину, дураку лежачему, один хрен, что первым, что на будущий год. Он ведь ни бэ, ни мэ, ни на горшок сам сходить. Ему бы только пожрать с ложечки литровой да еще храпит, как старый дизель. Сколько раз говорил главврачу: зачем это жвачно-жрачное держать, когда другие голодные?

Оказывается - для лиферендума.

- По глазам вижу, - главврач диагноз ставит, - ты, Барамыкин, "за" резидента.

И бросает бумажку в красный ящик. Тут в палату Александ Македонский заскакивает. Сабля наголо.

- Иго-го! - заржал.

Вчера у него швабру отобрали, он сегодня черенок от лопаты скомуниздил, на нем воюет.

Главврач не стал Македонского ругать, что его Бурцилез опять пола копытьями бьет, спрашивает:

- Ты, Македонский, "за" резидента?