Григорий Горин - Хочу харчо (Рассказы, Монологи, Сценки, Пьесы)

— Пришли! — сказал художник, остановившись перед подъездом большого кирпичного дома. — Ну как, согласны?

— Согласен! — вздохнул Лапенков.

— Я так и думал, — сказал художник. — Прошу вас…

Квартира у художника оказалась огромная и светлая. Три комнаты, через которые прошел Лапенков, были уставлены красивой старинной мебелью и книжными полками. Стены были увешаны картинами, иконами и какими-то диковинными масками. С потолков свешивались огромные старинные люстры с множеством стеклянных подвесок. Было очень уютно и, главное, прохладно.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал художник, пододвигая к Лапенкову огромное кожаное кресло. Кирюша робко сел и с удовольствием почувствовал спиной приятный холодок кожи.

— Коньяку выпьете? — спросил художник.

— Нельзя мне, — грустно сказал Лапенков. — Врачи…

— Плюйте на них, — сказал художник. — Мне тоже нельзя, а я принимаю понемножку — и ничего…

Он вышел в другую комнату и вскоре вернулся, везя перед собой на колесиках маленький деревянный столик. На столике стояли два больших бокала с каким-то желтым соком, блюдечко с нарезанным лимоном, коробка шоколадных конфет, маленькие бисквитики, большая темная бутылка с яркой наклейкой и две пузатые рюмки.

Лапенков зачарованно смотрел на все эти прелести и, к своему удивлению, проглотил слюну, хотя ел совсем недавно.

— Пейте, не смущайтесь, — сказал художник, наливая рюмки. — Это «Камю»… Отличнейший коньяк… А сейчас я включу музыку. Я, знаете, люблю работать под музыку… Особенно Легран вдохновляет… Вы не возражаете?

— Нет, что вы… Конечно, — смутился Лапенков.

Они выпили. Художник чуть-чуть пригубил, а Лапенков выпил всю рюмку коньяку и весь бокал с соком. Коньяк был крепкий и ароматный, сок апельсиновый и холодный. Кирюше как-то сразу сделалось хорошо и радостно, тем более что он увидел, как художник вновь наполнил его рюмку.

— Курите, — сказал художник и положил на столик пачку сигарет в золотой обертке. — Это «Бенсон»… Я их очень люблю…

— Врачи запрещают, — робко сказал Лапенков, но потом обреченно махнул рукой и закурил. Сигареты были удивительно приятные и крепкие. От них закружилась голова.

— Ну вот, а теперь за работу, — сказал художник.

Он включил магнитофон, достал большой альбом и толстый пластмассовый карандаш, а затем сел в кресло напротив Лапенкова.

Из динамиков, висевших на стенах, полилась музыка. Она была какая-то удивительно спокойная музыка, тихая и чуть-чуть печальная. Сам не понимая почему, Кирюша вдруг почувствовал в груди какое-то блаженное томление. Он выпил вторую рюмку коньяку и уже сам налил себе третью.

«Вот дурак-то я, — подумал про себя Лапенков. — Еще отказывался… Хорошо-то как, господи!..»

Художник несколько минут внимательно смотрел на Лапенкова, потом неожиданно отложил блокнот, закурил, встал и прошелся по комнате.

— Послушайте, Лапенков, — наконец сказал он, глядя Кирюше прямо в глаза, — что у вас случилось с лицом?

— А что? — удивился Лапенков и провел рукой по щекам. — Чего случилось?

— У вас резко изменилось лицо, — сказал художник. — Черты, в общем-то, те же, а выражение совсем другое… Не то, что было там, в столовой…

— Не знаю, — сказал Кирюша. — Выпил потому что…

— Это я понимаю, — сказал художник. — Но мне-то необходимо именно то выражение… Жестокое, гневное и непреклонное… Вспомните, о чем вы думали там, в столовой…

— О разном думал, — тихо сказал Лапенков. — О людях, о жизни… Вообще, так сказать…

— У вас много неприятностей?

— Много, — вздохнул Лапенков.

— Ненавидите всех?

— Ненавижу, — опять вздохнул Лапенков.

— Очень хорошо, — сказал художник. — Тогда припомните все, о чем вы думали, о всех ваших врагах и попытайтесь расправиться с ними мысленно…

— То есть как? — не понял Лапенков.

— Убейте их… Мысленно! Представьте: вам дали ружье в руки, разрешили стрелять в кого хочешь… Ожесточайтесь!.. Давайте, давайте… Проведем этот психологический опыт… Ну?.. Закройте глаза и сосредоточьтесь…

Лапенков послушно закрыл глаза и стал думать.

Сначала мыслей никаких не было. Просто в голове было какое-то приятное кружение, а во всем теле — сладкая ломота. Лапенков напрягся. Мелькнула мысль: выпить бы еще коньяку! Но это было не то. Потом снова мыслей не было. Потом наконец они появились.

Это были удивительные мысли, тягучие и ароматные, пахнущие коньяком и сигаретами «Бенсон»…

Вот они, мысли Кирюши Лапенкова, в кратком изложении.