Михаил Жванецкий - Одесский телефон

Прогноз погоды: во второй половине дня кратковременный дождь, гроза, ураган, град, катаклизм, ужас, конец света, спасайтесь!

У нас с женой договор: поймаешь – стреляй!

Сквозь щели в асфальте – бледные ростки свободы и жалкие вопросы к уехавшим.

– Скажите, вы вернетесь?

– А вы сделайте как надо, и мы вернемся.

– Ладно. А что именно сделать?

– Сделайте свободу и изобилие, сделайте культуру и передвижение, и мы вернемся.

– Ладно. Хорошо…

И обе стороны с дикой тоской и безнадежностью избегают глаз друг друга.

– А если мы все сделаем, вы вернетесь?

– Да, конечно, а как же, естественно.

– А там чего? Лучше, что ли, вам?

– Да как сказать… свои проблемы… Там не рай…

– Да?

– Там далеко не рай.

– Да? А чего там?

– Ну не рай. Всего не расскажешь. Надо жить там, чтоб понять.

– А чтоб понять как здесь?

– Необязательно. Можно жить и там. Там не рай. С одной стороны, вроде все есть, а с другой – душа болит за нас.

– За кого?

– За нас, за нас. Но привык уже.

– Что душа болит?

– Жить там привык.

– Вы ж говорили, что здесь привыкли.

– Раньше – да. Раньше здесь привык. А сейчас там привык.

– А где же у вас теперь эта, ну сейчас уже не говорят, ну родина?

– А какое это имеет значение? Где творю – там и родина.

– Так вы, извините, вы об нас пишете?

– Обязательно. Это однозначно.

– А живете там?

– Да, оттуда видней. Отойти надо слегка и прищуриться. Тогда вся громада, все ваши несчастья видны.

– Это да. Нам тут все не видны.

– Да, вам только часть видна.

– Нам и этого, конечно…

– Нет, этого мало.

– Нам хватает.

– Вам хватает, чтоб жить, а чтоб понять – отъехать надо. И я скажу тебе: приезжаешь сюда, здесь такой мрак, такое хамство, такая грязь… В туалетах вонь. А как вы относитесь друг к другу, как вы относитесь друг к другу… Доннер веттер, облицайтен, ранген, шпацирен, блюхер верк, цумбай шпиль.

– Чего?

– Темнота, понимаешь? А ваши машины? Платья у вас нельзя трогать руками, а хлеб можно. Этого нет ни в одной стране мира… А как она подает?! Как она подает?! Ей что, улыбнуться, карген, бурген, жалко? Ну скажи, что у нее отвалится, если она улыбнется?.. Если ты уже дождался, грехен, бульхен, бортюнгине…

– Это вы матом?

– Не, у нас мата нет.

– А у нас есть еще.

– Да, помню, помню… А как вы тут живете? Как вы тут живете, я не знаю?!

– И я не знаю.

– Вот и я не знаю. Может, действительно каждый заслуживает того, чего заслуживает.

– Может.

– Да и как вернуться? Дети мои уже не мы, понимаешь?

– Как, они же русские?!

– Были, были.

– А снова не хотят?

– Удавятся и меня удавят.

– А если мы все здесь сделаем: и свободу, и продукты…

– Этого мало, херр, надо и культуру, и вежливость, и вымытые продукты, и тишину по утрам, и чистый воздух, и разные машины, и сосиски с капустой, и пиво, и четкость, и пунктуальность, и вековые демократические традиции.

– Так это же будет Германия.

– Вот тогда мы и вернемся.

А мне лично все равно, хоть еврей, хоть турок, хоть кто.

Но если ты еврей, ты помнить должен, не забывать. Ты мне раньше всех встань и явись-удавись, и доложь-положь.

Я вообще интернационалист, мне все равно, мать их, кто там бурит в углу, хоть казах, хоть кто, лишь бы бурил-давился, мне чтоб дело делал-мучился-страдал. Я всех гадов насквозь вижу с ихними хитростями-прикидками-прищуром. Ты умный – лезь в забой, долби-задыхайся, трамбуй-ковыряй, работай, гад, у меня на глазах, уважай линию партии, укрепляй ее, мерзотник, мелкий пакостник, крупным трудом и гибелью своей, вкалывай-пропадай и возделывай-подыхай лучшую жизнь, потом по читальням будешь бегать справа-налево, слева-направо, очками сверкать в разные стороны.

А страна наша – страна уважения к крупному, грубому, политому соленым потом физическому труду, омоченному кровью вредителей, лодырей и мелких пакостников.

Крупно, крупно и крепко на крови стоят Магадан, Воркута, Ухта, Инта. Стоят, не валятся. Крепкая кладка на крови и белках вредителей-паскуд и мерзотников разных национальностей, а также и героев наших. На века стоят. Не храм на крови – край огромный огнями играет.

И мороз-снег не страшен. Не страшен, нет и нет, не страшен!

Руками, бушлатами, лопатами, языками чистим-вылизываем камни, ложась трупами на обочины: все чисто, проезжайте, товарищи, чисто все!

Нельзя, нельзя ему жизнь давать-ценить. Он себе сразу и только, только и сразу халабуду-ящик поставит и будет жить, мерзотник, только и явно для себя, колупаясь в дерьме своих соток, пожирая национальных птиц и государственные коренья, вредя великому делу прокладки новых путей эпохи, гласящей крупно и твердо: умри, подохни здесь, и здесь, и здесь, и дальше, ибо бездорожье в великой схватке двух систем, одна из которых построена на эксплуатации, другая – на гибели, на светлой гибели сознательно лежащих вниз лицом и образующих дорогу телами своих строителей.