И. Кузнецов - Предания русского народа

Вот выступает громадный слон в теплых котах. Вожак с молотком сидит на хребте. На спине была помещена железная клетка, в которой сидели шут Кульковский с супругой барской барыней Подачкиной, оба сидят один против другого, блистали через железную решетку клетки золотом и бархатом. Они ехали из церкви на обед, сопровождаемые оригинальною свитою.

За экипажем новобрачных ехали на оленях остяки; за ними новгородцы на паре козлов, малороссы на волах, чухонцы на ослах, татарин со своей татаркою на откормленных свиньях, финны на своих шведских лошадях, камчадалы на собаках, зыряне, ярославцы и проч. Всего до 150 самых разнообразных костюмов свидетельствовали о разнообразии племен.

Картина была чудная и привлекла весь Петербург; она оживлялась звоном бубенчиков, колокольчиков и криками животных самого разнообразного характера.

По воле государыни поезд сделал два оборота по луговой линии и потянулся к манежу Бирона, где был приготовлен обед для новобрачных и гостей на 303 куверта . Гостей встретили музыкой и посадили всех за стол, причем каждому представителю нации было подано его национальное кушанье.

Государыня с блестящей свитою придворных расположилась на возвышении. Лишь только все расположились обедать, как Тредиаковский, Василий Кириллович, прочел во всеуслышание следующие стихи:

После обеда начались пляски: каждая пара танцевала свою национальную. Пир окончен, и новобрачные в том же порядке отправлены в ледяной дом, где их и заперли до утра. Поезд распущен, и часовые стали караулить дверь ледяного дома, дабы влюбленная чета не могла освободиться ранее.

( М. Забылин )

Когда я приехал в Царское Село, — говорит в одном месте своих мемуаров гр. Сегюр, — императрица (Екатерина II) была так добра, что сама показала мне все красоты своего великолепного загородного дворца. Светлые воды, тенистая зелень, изящные беседки, величественные здания, драгоценная мебель, комнаты, покрытые порфиром, лазоревым камнем и малахитом, все это представляло волшебное зрелище и напоминало удивленному путешественнику дворы и сады Армиды . При совершенной свободе, веселой беседе и полном отсутствии скуки и принуждения один только величественный дворец напоминал мне, что я не просто на даче у самой любезной светской женщины. Императрица свободно говорила обо всем, исключая политику. Она любила слушать рассказы, любила сама рассказывать. Если беседа случайно умолкала, то обер-шталмейстер А. А. Нарышкин своими шутками непременно вызывал на смех и остроты. Почти целое утро государыня занималась, и каждый из нас мог в это время читать, писать, гулять, — одним словом, делать, что ему угодно. Обед, за которым бывало немного блюд, был вкусен, прост, без роскоши; послеобеденное время употреблялось на игру или беседу; вечером императрица уходила довольно рано и мы собирались у кого-нибудь из приближенных императрицы.

Однажды императрица сказала мне, что у нее умерла маленькая левретка Земира, которую она очень любила и для которой желала иметь эпитафию. Я отвечал ей, что мне невозможно воспеть Земиру, не зная ее происхождения, свойств и недостатков. — Я полагаю, что вам достаточно будет знать, — возразила императрица, — что она родилась от двух английских собак Тома и Леди, что она имела много достоинств и только иногда бывала немножко зла. Этого мне было довольно, и я исполнил желание императрицы и написал следующие стихи, которые она чрезвычайно расхвалила:

Приводим эту эпитафию в переводе: «Здесь пала Земира и опечаленные Грации должны набросать цветов на ее могилу…»

Надпись эта и теперь еще видна, хотя неявственно, на каменной плите за пирамидальным мавзолеем, окруженная черными мраморными столбами и лиственницами. Этот пригорок в саду государыня часто посещала и здесь любила отдыхать во время своих прогулок по саду.