– Что со мной было? Чудо… – едва слышно шепнул Ул.
Он опасался спрашивать громче даже у себя самого, он боялся разрушить любопытством хрупкое чудо. И еще он боялся перемен… и жаждал их! Сейчас, вдруг, он осознал: без вопросов жизнь проста.
Горизонт стоит на месте, как приклеенный, если не задать себе первый вопрос.
Сам человек тоже от рождения надежно укреплен, как трава на корнях. Сезоны приходят и уходят, а трава цветет в дни радости и мокнет под дождями бед, чтобы снова пробиться из-под льда обстоятельств. Боль, невзгоды, праздники – все они не зависят от уверенного в своем покое человека, как погода не зависит от травы. Предрешенность деревенского быта сонная, по-своему удобная. Вытоптали траву? Выкосили? Так на то она и трава…
Признав за собой силу менять обстоятельства, приходится встать в рост. Задав первый вопрос, приходится сделать шаг. Решившись искать ответ, надо напрячь силы и толкать прочь горизонт… и обрывать по живому собственные корни.
Мороз дерёт по спине.
Дух вышибает сильнее, чем по весне – когда пришлось рухнуть из кроны старого дуба и лететь бесконечно, слушая хруст то ли веток, то ли ребер…
– Я тоже сделал чудо, – едва слышно выдохнул Ул, морщась и жмурясь, но не унимаясь. – Сделал его… Особенное. Не знаю, как. Не умею повторить. Но я – сделал?
«Я не забуду», – без слов пообещал себе Ул.
Даже если забыть проще.
Даже если спросить не у кого.
Даже если ответа и вовсе – нет…
Корни покоя оборваны. Первый шаг теперь неизбежен, и кто знает, что за тропа ляжет под ноги.
Ул приподнялся на подушках коляски. Глянул на крыши Сонной Заводи, уже заметные впереди, проследил блескучую гладь реки. Привычный мир казался особенно ярким. Он был родным, но вопрос, поселившийся в душе, вынудил смотреть на Заводь по-новому, видеть красоту золотого лета полнее.
Весь покой – трава… в сенокос она ляжет и высохнет.
Никакое иное лето не будет таким золотым и полным.
– Лия выживет, – одними губами пообещал себе Ул, отодвигая новый вопрос. – Навестит. Я ведь её цветочный человек. Я подожду. И тогда…
Бес. Постоялый двор у леса
– Вы просили доставить, – у самого плеча встал посыльный, после одного удачного поручения возомнивший себя частью ближней свиты. Бумаги он подал почти небрежно.
– Просил? Я? – промурлыкал бес. – Ты забавен.
– Вы приказали, – гонец смутился, отступил на шаг и мгновенно припомнил, что бумаги ему велели положить на край стола и еще строго уточнили: не подходить к бесу со спины и не стоять рядом.
– Однажды я всего лишь подумал вслух: «А что может записывать тот старый опарыш ночи напролет?». Дословно так. Досадно, что я помню больше, чем исполнитель… – Рэкст вздохнул. – Разве я желал, чтобы некто умыкнул дневники у старика и выставил меня – мелочным вором?
– Нет, но…
– Значит, возжелал без мыла влезть в… свиту, – ласковости в голосе прибыло, как воды в весенний паводок. Того и гляди, плотина покоя прорвется, и тогда… Но бес лишь принюхался и уделил гонцу косой взгляд. – Так, что имеем? Негодный вор и боец из средненьких. Смерти страшишься, боли вдвойне. И меня – втройне. Что ещё? Исполнителен, мстителен, жаден и склонен возводить стены, огораживая своё… воруешь у слабых. Выдохни, не пускай слюни. Для свиты ты не годен, слишком прост и неинтересен. А вот управлять имением или торговым делом – может статься. Счетоводу надлежит вникать в мелочи.
– Жизнь за вас…
– Не положишь, сбежишь до боя, знаю. Не зеленей. Сам рассуди: велика ли ценность у твоей жизни, чтобы её класть на весы? То-то же… пока что поезжай в Корф и собери отчет по торговле в княжестве Нэйво. Еще подробно изучи доходы города и рост порта. Да, в пути составляй всякий день лист относительно погоды и ветра, спрашивай о видах на урожай и о том, что было в окрестностях. Особенно меня занимают засухи и налеты саранчи. Если я не заскучаю, читая, ты в дальнейшем сможешь, пожалуй, считать и моё, и свое золото.
– Исполню…
– Мне решать, исполнишь ли, – оборвал бес.
Он отвернулся от гонца, быстро вскрыл непромокаемый чехол и углубился в чтение бумаг, добытых воровством.
«… много раз встречал слова, но не точное их толкование. Что есть «царство»? Не ведаю, однако же это понятие не тождественно стране или даже миру. Оно определяет некий свод природных правил, подвластных бессмерти одного из видов.
Мы, люди, если и знали прежде, то ныне не помним, сколько всего видов у бессмерти. Я насчитал три, вникая в обрывки древних текстов.
Читать дальше