Роман Шмараков - К отцу своему, к жнецам

<���Без адресата>

На кухне, по словам повара, на одном куске мяса проступили некие буквы, хотя для неграмотного что ни прожилка, то письмо. На краю колодца заметили что-то похожее на кровь, а иные слышали голос, когда подле них никого не было. Охотники, однако, собрались к назначенному часу. Свинья перебежала им дорогу, одна из служанок с распущенными волосами вышла им навстречу, хромой кузнец запнулся и упал им под ноги, а их псы останавливались и выли. Но все, кто поднялся в этот день на ловлю, вслед за господином, чье лицо горело торжеством, по доброй воле вышли из ворот, не имея желания бесславно сидеть дома, когда трубят в рог, и из-за пустых примет остаться в своей постели. Таким образом, они оставили дом, ушли из наших очей и скрылись.

<���Без адресата>

По слову кого-то из древних, все пустое и пленительное, что представляет зрителю сцена, равно как и все, что доносит до нас чтение о старинных делах, жалит душу неким оружием, которому нет точного названия. Все, на что ни глядят и в цирке, и в амфитеатре, внушает человеку новые чувства: тут гнев, который рождают в сердце и чудовища гражданских распрей, и распутный виновник Цицеронова изгнанья; тут и печаль при виде гемонийской девы, что глядит на убегающий парус; и страх, Ганнибалом внушаемый, когда к нашим стенам он подступает; и ликованье сладострастия, когда разыгрываются забавы бессмертных богов на волосок от кары по законам Юлиевым и Скантиниевым, или же когда Нума, голову преклонив, входит в грот своей любезной советницы, – в самом деле, кому не радостно, что примером богов оправданы его собственные грехи, и кто не желал бы с самою мудростью разделять заветное ложе! Это, однако, не чувства, но некие тени чувств, и притом властительные: они влекут и заставляют нас плакать над вымыслом, радоваться с изображающим радость, гневаться на подделывателя грехов; по их воле рука Александра, смирившая мир, хваталась за оружие, когда начинал играть перед ним Ксенофант. Так и мы, расположившиеся в крепкой тени наших стен, мы, праздные слушатели чужого труда, отделенные от него беспредельной землею и морем, то внимали разрозненным вестям о тех, кто ушел от нас в Святую землю, и прилежно сшивали лоскутья слухов в рубище, само с собою несходное, то впивали рассказы вернувшихся, от ужаса и радости забываясь, то обменивались дешевой монетой воображения, преследуя преследующих зверя в дуброве. С таким-то шумом совершались наши игры. Наступает, однако, и миг, когда кончается зрелище и уклоняются тени: и все мы, видевшие пред собою и кораблекрушения, и осады градские, и страдания праведных, мы, в мнимом огне горевшие, среди общей гибели ходившие безвредно, втуне созерцавшие то, что другие созерцали за великую плату, слышим над собою голос, означающий, что пора нам подняться и впредь за все, чему свидетелями мы хотим быть, платить не другими, но собою, – именно, на закате этого несчастного дня раздавшийся издалека звук, как от затворившейся огромной двери: и те, кто услышал его, словно отрезвились от хмеля, выронили из рук все, что в них было, закрылись в своем дому и ни за что на свете не решились бы выйти за порог раньше, чем выйдет заря; и я был среди них, ни в чем их не убеждая, но с ними деля и ужас этот, и стыд, и смущение.

<���Без адресата>

Приник Ты, Господи, свысока на сынов человеческих и видел угнетение людей Твоих, кои в Египте, и стенание их слышал, и преклонил небеса Твои, дабы избавить нас. Войди же, странник неодолимый, и в мою тьму, и тяготы, наложенные на меня фараоном, прекрати, и возвесели мою душу приготовлением субботы Твоей, и из винограда чуждого, благой виноградарь, сделай меня избранной лозою. Сколь больше должен день страсти Твоей, Господи, нудить нас и воздвигать на труды, чем все приказания фараона, ибо в делах Твоих правда, и мир, и радость: и однако спим мы, пока Ты молишь за нас, и очи наши отяжелели. Пробуди нас, чтобы мы бодрствовали пред Тобою, ибо недалек от нас соблазн, и быстро затворяется око, как ставни в доме безумного; оступается наша нога в великое море, где гады несметные, то есть мечты и пустые сновидения, которые смеются над душою и влекут ее в сердце моря, где мрак и нет устроения, если только Ты не прострешь руку с высоты и не избавишь нас от вод многих. Пробуди нас, чтобы хоть один час с Тобою мы бодрствовали и молились. Но кто, Господи, сможет час единый бодрствовать с Тобою? Удалился Ты от нас, входишь во внутреннее за завесу, вестником наших бедствий, наших немощей ходатаем, предтечею нашего избавления. Кто же, Господи, сможет час единый бодрствовать с Тобою? Колькрат приходишь к нам, толькрат спящими нас обретаешь, однако кротко пробуждаешь нас и снова уходишь, второй и третий раз одно и то же слово молвив. И тотчас по уходе Твоем сон нас долит, не можем бодрствовать, разве пока Ты с нами и пробуждаешь нас; странствуешь ночью совести нашей, приходишь во вторую стражу, то есть в злобу беззакония, приходишь и в третью, то есть в нищету странствия, и блажен раб, коего обретешь бдящим. Благо тому, кто бодрствует в Тебе: сон у него во благовременье, и сладок ему покой; но мы спим, и сердце наше не бдит, и сделались мы как безумец, как устроитель нечестивого пира: ризы наши чермны от вина, с перстов каплет мирра, дверь наша плотно заперта, ни человек ею не внидет, ниже голос сквозь нее не пройдет. Что там говорится за нею?