Приходит ко мне посыльный.
С собою имеет ларец жестяной,
Где в холоде нежатся липком
Живительные эмбрионы,
Которых я готовлю с сыром.
Я забыл, что из этого может
Быть сочтено теперь преступленьем,
За что я должен буду ответить
Перед их многословным законом,
Как будто сухой его ветер
Может мысли воздвигнуть препоны.
Конверт разрываю я черным ногтем,
Лист красной бумаги тяну с королевской печатью
Неужели придется мне келью мою покинуть,
Отправится в неведомые дали,
Лежащие за порогом квартиры,
Забраться в сейф лифта серебристый,
Хранящий меня как древнюю драгоценность.
К насекомым кошмарам он меня спустит,
И крысиным доверчивым лицам,
Коими улицы полнятся нежные.
Эти в лохмотьях хвостатые беженцы
Здесь проповедуют новые войны,
Песни поют о красавицах хвостатых,
И, видя, как меня толкают в автомобиль
Шепчут, что мне не придти уж обратно.
А я, вцепившись в решетку стальную,
По-морскому взреву и завою,
И пошлю им воздушные поцелуи,
Закрою в отчаянии глаза уставшие,
Меж облаков искавшие южных
Сигнал о начале преображения,
Находя лишь шумы вырождения.
И, на черной скамье качаясь,
Я промчусь по улицам тихим.
Мотоциклы, меня сопровождая,
Расплескают свой треск многоликий,
В стекла древних домов
Вбивая его саранчою,
С крыш покатых и черепичных
Прогоняя сфинксов двуполых,
Чтобы я, одиннадцать женщин знавший
Себя королем ощутил на мгновение,
От призрачной затрясся жажды,
Испугавшись того откровения.
Город мне хорошо известен,
Мозаикой выложена карта
Районов дотла сгоревших
Во время бунтов упрямых,
Надеявшихся, что изменят
Порядок они эволюции
И права для себя впечатают
В сборник законов нелепых.
На несколько быстротечных минут
Я стану великой персоной.
Меня пронесут через город,
Уставший, унылый и сонный,
И люди, вставая у окон,
Вспыхивающих сияньем вечерним,
Гадать будут, кто был отправлен
На вечное заточенье.
С удивленьем тоскливым отметив,
Путь мой на восток бредущим,
О себе оставлю на стене железной
Пару строк, царапающих душу.
Мне жаль прекрасного моего тела,
С плечами, на которых четыре поместится кошки,
Мне жаль, что моему пятнистому члену
Не пробовать больше невинниц истошных.
Прильнув к изгрызенной ржавой решетке,
Я таю в мерцании огней проблесковых,
И пуля, что снайпером обучена метким,
С ликующим воплем бьет в шлем матовый
Мотоциклиста, замыкавшего кавалькаду —
То ему от революционеров награда
За покорность тому, кто ими признан тираном,
Но свергнуть кого не решаются,
Ибо нет среди них ему равного.
Я смеюсь, я ловким стрелкам завидую,
Каждый вечер выгуливающим винтовку,
Породистую, зоркую, сильную.
Неужели и я был когда-то подобен тем злым храбрецам
И каждый вечер проклятья
Своим посылал праотцам,
Ибо таким был завет их,
Знавшим, что силой безмерной
Будет для будущих поколений
К прошлому мрачное презрение,
В отречении от него познаем мы сладость дерзкую,
И ту гневливую ярость, которую я исповедаю
Для того, чтобы многоножкой смертельной,
От яда чьего нет спасения,
Мой дух проползал через строки,
Не поддаваясь на уловки робости,
И в мороке тьмы беспредельной
Только сам себе был светочем,
Меж слов проходил многоточием
И в танце богомола похотливого
Себя чистотой опорочив,
Мгновение находил вдохновения.
Давно уже были преданы
Мной то безумие праздное
И безобразное отторжение
Всего, что вызывает смятение.
Забыты мной гневные шрамы,
В окопах оставив медали,
Я короля почитаю с презрением,
С тем ревностно злым восхищением,
Каким должен мужчина безвластный
Мысли снабжать о самце-сопернике,
Чьей женщины привлекательность опасная
Вытягивает поллюций семя
Даже в скупой понедельник.
Об этом с тоской я думал,
Когда сквозь подземный тоннель
Машина скользнула в способную
Выдержать пророка отчаяние дверь.
В ярком страхе неоновом
Меня выталкивают прочь,
Ведут по затхлым коридорам зеленым,
Пахнущим крысиной печалью.
Вторгают меня в залу,
Пустынно-златую, черепами стены прикрывшую.
Упираются они в пол клыками алыми,
Рогами – в лепнину потекшую.
Здесь, на черном троне крылатом,
Посреди чистоты благоуханной,
Наша общая светлая матерь
Сидит, отвращеньем объятая,
Ко всему в этом мире живому.
Платье красное кружевное
Широкими расходится юбками,
Рукавами вспухает пышными,
Но груди прикрыть находит излишним,
Всех нас вскормившие когда-то.
Читать дальше