Славянский эпос: Добрыня и Маринка

– Благодарствуешь, Добрыня сын Никитинич,

Что отсек же ты Маринки буйну голову

За ейныи поступки неумильныи!

Много тут казнила да народу она русского.

Много тут князей она князевичев,

Много королей да королевичев,

Девять русскиих могучих богатырей,

А без счету тут народушку да черняди!

Всего известно более ста записей былин о Добрыне Никитиче, из них вариант, записанный А.Ф. Гильфердингом 21 июля 1871 года в пудожcкoй деревне Рим от замечательного сказителя Петра Лукича Калинина, имеет особую ценность. В этом «контаминированном» варианте с огромным художественным мастерством соединены почти все известные сюжеты о Добрыне Никитиче: Добрыня и Маринка, Добрыня и Змей, Добрыня и Забава Путятична, женитьба Добрыни, Добрыня и Алеша Попович. Сюжеты как старые, традиционные (Добрыня и Маринка, Добрыня и Змей), так и новые (женитьба Добрыни на богатырше Настасье Микулишне). Сказитель создал, таким образом, целую поэму о Добрыне Никитиче (в ней 11093 строк), по праву принадлежащую к лучшим образцам русского народного эпоса.

Необычно и композиционное построение былины. Она разделена на три части, начинающиеся словами: Добрынюшки-то матушка говаривала, Никитичу-то родненъка наказывала. И далее следует развитие сюжета, в первом случае матушка наказывает Добрыне не ходить к той Маринушки Кайдальевной ; во втором – не ездить на гору Сорочинскую, не топтать там малыих змиенышков, не купаться во матушке Пучай-реки . Но Добрыня всякий раз нарушает этот запрет: он идет к Маринке, топчет змеенышей , купается в Пучай-реке . А в третьей, заключительной части уже не мать обращается к Добрыне, а Добрыня к матери. Причем обращается с неожиданными словами раскаяния и упрека. « Ты зачем меня, несчастного, спородила! » – говорит он ей, а не обвернула биленъким рукавчиком и не спустила во море турецкое :

Эта тема – раскаяния и искупления – далеко не случайна в эпосе, она найдет отражение в целом ряде былин.

Текст публикуется по изданию: Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 4-е изд, т. 1, № 5.

В.И. Калугин

В стольном в городе во Киеве,

У славнова сударь-князя у Владимера

Три годы Добрынюшка столничал,

А три годы Никитичь приворотничал,

Он столничал, чашничал девять лет,

На десятой год погулять захотел

По столному городу по Киеву.

Взявши Добрынюшка тугой лук

А и колчан себе каленых стрел,

Идет он по широким по улицам,

По частым-мелким переулачкам,

По горницам стреляет воробушков,

По повалушам[ 3] стреляет он сизых голубей.

Зайдет в улицу Игнатьевску

И во тот переулок Маринин,

Взглянет ко Марине на широкой двор,

На ее высокия терема.

А у молоды Марины Игнатьевны,

У ее на хорошем высоком терему

Сидят тут два сизыя голубя

Над тем окошком косящетым,

Цалуютца оне, милуютца,

Желты носами обнимаютца.

Тут Добрыни за беду стало:

Будто над ним насмехаютца.

Стреляет в сизых голубей,

А спела вить титивка у туга лука,

Звыла да пошла калена стрела.

По грехам над Добрынею учинилася:

Левая нога ево поколзнула,

Права рука удрогнула:

Не попал он в сизых голубей,

Что попал он в окошечко косящетое,

Проломил он оконницу стеколчетую,

Отшиб все причалины серебреныи.

Розшиб он зеркала стеколчетое,

Велодубовы столы пошаталися,

Что питья медяныя восплеснулися.

А втапоры Марине безвременье было,

Умывалася Марина, снарежалася

И бросилася на свои широкой двор:

– А хто ето невежа на двор заходил?

А хто ето невежа в окошко стреляет?

Проломил оконницу мою стеколчетою,

Отшиб все причалины серебреныи,

Розшиб зеркала стеколчетое? –

И в те поры Марине за беду стало,

Брала она следы горячия молодецкия,

Набирала Марина беремя дров,

А беремя дров белодубовых,

Клала дровца в печку муравленую[ 4]

Со темя следы горячими,

Разжигает дрова полящетым огнем

И сама она дровам приговариват:

– Сколь жарко дрова разгораютца

Со темя следы молодецкими,

Разгоралось бы серце молодецкое

Как у молода Добрынюшки Никитьевича! –

А и божья крепко, вражья-то лепко.

Взяла Добрыню пуще вострова ножа

По ево по серцу богатырскому:

Он с вечера, Добрыня, хлеба не ест,