Александра Баркова - Функции младших героев в эпическом сюжете

* * *

Еще одно эпическое произведение, анализ которого важен для нас – это казахское сказание о Едиге. В данном случае в эпическую схему оказались вовлечены подлинные события, так что сказание довольно далеко ушло от исторического первоисточника [Орлов. С. 128-147] и является прекрасным примером того, как именно идет трансформация реальной истории в эпический сюжет. Мы не будем сейчас освещать этот вопрос – это увело бы нас далеко в сторону; нас интересует сказание о Едиге как текст вне связи с его исторической основой.

В этом сказании фигурируют две пары "отец и сын". Первая пара – сам Едиге и Нуралин, вторая – Тохтамыш (то друг, то враг Едиге) и его сын Кадырберди; взаимоотношения между этими парами очень близки к схеме, описанной А.Ш. Кичиковым (сына врага может одолеть только сын героя), однако примечательно, что в этом сказании мстителем за отца выступает враг. Интересующие нас эпизоды выглядят так: Едиге едет мстить Тохтамышу за прошлые обиды, и тот бежит из своей страны. Сын Едиге Нуралин отправляется в погоню и убивает Тохтамыша, невзирая на завет отца ("Если он выступит бесстрашно готовым к единоборству, сохрани ему жизнь") [Орлов. С. 142]. Спустя годы возмужал Кадырберди, он опозорил Едиге (перескочил через него на коне), так что Едиге и Нуралин от позора умерли. Кадырберди воцарился в стране своего отца.

Обращает на себя внимание ряд моментов. Что же касается Кадырберди, мстящего за отца, то образ успешно действующего врага-мстителя объясняется просто: исторический Идигу действительно был убит сыном Тохтамыша Кадырберди. Для нас важнее Нуралин. Он фигурирует в роли героя-помощника при своем отце: совершает месть вместо него, хотя Едиге славный воин и ничто не мешает ему самому расквитаться с Тохтамышем; сын здесь вообще неотделим от отца – как иначе объяснить смерть их обоих от позора, которому подвергся только Едиге? При этом образ Нуралина лишен сверхъестественных черт.

* * *

В русских былинах герой-помощник в большинстве случаев не обладает мифологическими чертами. Таков Добрыня в былине о Дунае и в былине о Василии Казимировиче, Илья и Добрыня в былине о Потыке, Еким в былине об Алеше.

Роль Добрыни в былине о сватовстве Дуная может быть различной – от героя, сопоставимого с главным по значимости его деяний, до эпизодического лица, несущего на себе одну-единственную сюжетную функцию: отвезти в Киев Апраксью, когда Дунай остается биться с Настасьей (примеры последнего: Григ. № 18; Григ. № 217; Григ. № 282; Григ. № 298; Григ. № 362; Аст. № 34; Аст. № 38; Аст. № 45; Аст. № 110, а также контаминированный вариант Рыбн. № 9; Гильф. № 81). Наиболее распространенный вариант сюжета таков: Дунай, рассказав Владимиру об Апраксье, просит отпустить с ним в Литву Добрыню, затем по приезде оставляет друга во дворе сторожить коней и предупреждает, чтобы тот стал биться с татарами (отождествление Литвы и Орды чрезвычайно распространено в былинах), как только услышит шум в палатах (или как только Дунай ему закричит). Именно так и происходит: литовский король отказывает Дунаю в сватовстве, Дунай, разъярившись, расшибает стол и иногда крушит палаты, а Добрыня тем временем избивает татар во дворе, чем принуждает литовского короля подчиниться и отдать им Апраксью (Рыбн. № 42; Рыбн. № 70; Гильф. № 94; Гильф. № 102; Гильф. № 139; Тих. - Мил. № 36; Григ. № 367; Аст. № 185; Аст. Прилож. I, № 3; сюжет несколько видоизменен: Гильф. № 272). Отметим также региональную дистрибуцию вариантов этой былины: вариант с пассивным Добрыней распространен в архангельских сказаниях, второй вариант – в онежских.

В таком варианте сюжета нет логических неувязок. Очевидно, что Дунай предполагает отказ короля, но для начала хочет попытаться решить дело миром; когда же это оказывается невозможно, то в дело вступает Добрыня. Однако в другом варианте былины мы имеем дело с нарушением логики поступков героев: главный герой сознательно ослабляет себя, чтобы герой-помощник поспел к нему в самое последнее мгновение. В мировом эпосе подобное нам неоднократно встречалось. В данном случае Дунай оставляет Добрыню (нередко – еще и Алешу или Илью) в поле при подъезде к Литве (былинная Литва – несомненно, город , а не страна), предупреждая их, чтобы они поспешили к нему на помощь, когда он закричит. Богатыри успевают в критическую минуту, когда Дуная уже ведут казнить и т.п. (Онч. № 86; Григ. № 37; Григ. № 284 – зд. Добрыня остается во дворе, а не в поле). Подчеркнем еще раз, что такой нелогичный поворот сюжета – излюбленный повествовательный прием в тех случаях, когда надо подчеркнуть значимость деяний героя-помощника.