Кэтрин Лангло-Паркер - Мифы и сказки Австралии

Но в действительности это не так. Наличие тесных связей не доказательство тождества. Нет более тесного переплетения мифа и обряда, чем в теме Кунапипи и радужного змея. Однако имеются сказания о радужном змее (например, приведенное нами выше о Кунмангуре и его детях), не имеющие обрядового эквивалента; миф о сестрах Ваувалук тесно связан с ритуалом, но не с одним, а с тремя различными обрядовыми церемониями [14] R. M. Веrndt, Kunapipi..., p. 35 . Ни с одной из них этот миф не "совпадает".

Для первобытной культуры характерен своеобразный идеологический синкретизм зачатков словесного искусства, религии, донаучных представлений о природе и обществе, и этот синкретизм получает специфическое выражение в мифологии. Поэтому те же мифологические "концепции" мы встречаем в сказаниях о "времени сновидений" и в обрядах. Основанием для отождествления мифа и обряда не может служить и факт инсценировки мифов во время тех или иных обрядов и праздников. Здесь мы сталкиваемся с той особой связью различных видов искусства и родов поэзии в первобытную эпоху, из которой академик А. Н. Веселовский вывел свою "теорию первобытного синкретизма". При этом А. Н. Веселовский опирался больше на материал средневековой обрядовой поэзии, чем на подлинно "первобытные" примеры. Как раз самый архаический австралийский фольклор показывает, что первобытный синкретизм носил в основном "идеологический" характер, а в отношении искусств и родов поэзии был не синкретизм в собственном смысле слова (т. е. не развернутое единство), а скорее тесная связь различных "жанров", объединенная единством мифологических тем: о том же герое "времени сновидений" рассказывают, поют, танцуют и делают рисунки охрой на песке и скалах, причем совсем не обязательно одновременно, не обязательно в рамках одного обрядового действа. Специфика различных искусств и родов поэзии хорошо выявляется, например, при сравнительном анализе записанных К. Штреловом, а также Спенсером и Гилленом мифов, песен, танцев аранда или записанных Берндтом мифов, песен и танцев из круга "Кунапипи".

В принципе и пляски, и песни, и мифы изображают странствия героев "эпохи сновидений". Однако специфика мифа о тотемических предках у аранда — прежде всего в сообщении о местах, посещенных ими во время их странствий, и в объяснении особенностей ландшафта. Специфика песен (в принципе посвященных тем же странствиям) — в своеобразном "величании" мифических героев. В песнях вся "география" странствий сильно сокращается или даже опускается; в песнях о странствии великой матери фигурирует только одна "старуха", а не несколько (как в мифах), весьма обобщенно повествуется о ее приходе в сопровождении радужного змея, о том, как она заставляет магическим прикосновением палки-копалки расти пищу, о том, как она разбрасывает "души" людей и животных, и т. п. Прежде всего подчеркивается ее могущество [15] См. Songs of the Songrnen. Aboriginal myths, retold by W. E. Harney and A. P. Elkin, Melbourne — London, 1949, pp. 29-32 . Разумеется, в песнях отсутствуют всякого рода сюжетные подробности, которые встречаются в отдельных вариантах мифов. Песни весьма отличны от прозаических мифов и по форме. Штрелов подробно описывает исполнение песен у аранда и приводит много образцов [16] Carl Strehlow, Amnda- und Loritja-stiimme, т. III. Frankfurt am Main, 1910 .

Песни исполняются стариками хором в виде носового напевного скандирования. За одним или двумя безударными слогами следует ударный, независимо от принятых в данных словах в обыденной речи ударений. Все слова строфы произносятся как одно слово. В песнях много слов архаических или заимствованных из языка соседних племен и потому малопонятных.

В песнях чрезвычайно отчетливо выступает семантико-синтаксический параллелизм двух строк, из которых вторая повторяет и разъясняет первую. Как известно, такой параллелизм широко встречается в песнях различных народов мира, в частности в эпических песнях, например в карело-финских рунах. Песни австралийцев о подвигах мифических предков носят ярко выраженный лиро-эпический характер. Они производят сильное эмоциональное воздействие на слушателей и исполнителей. Иногда сами старики плачут от восторга (как плакал великий певец Вяйнямейнен в "Калевале"). Подразумевается, что песня имеет магическое значение и должна помочь осуществлению цели ритуала. Такая строгая поэтическая организация песни в значительной мере зависит от ее одновременности, координированности с пляской. Пляска также имеет свою специфику. Хотя бег или топтание танцоров по священной земле близ тотемического центра изображает странствия тотемных предков по обширной территории в стародавние времена, но в танце на первый план выдвигается определенный момент — подражание тотемным животным, их внешнему виду и повадкам. С этой же целью "актеры" раскрашивают свое тело охрой, кровью и углем, устраивают сложные прически из собственных волос, птичьего пуха и ветвей. Натурализм прямого подражания сочетается с ношением ритуальных предметов (кнатанья, калгаранга, вашшга), символизирующих какую-либо часть тела предка (сердце, желудок, позвоночник, а иногда и ухо кенгуру, крыло летучей мыши, паутину паука, падающие капли дождя). Той же цели служит и ношение чуринг, украшенных спиральными кругами и соединяющими эти круги параллельными линиями или цепью кружочков. Этот орнамент также трактуется как изображение частей тела тотемного животного или как стойбища тотемного предка и пути его странствий (стилизованно части тела животного изображаются также на земле и на скалах).