Мифы, предания, сказки хантов и манси

"Однако не все покойники попадают в приют мертвецов, будь он под землей или над землей, на небе", — замечает К. Ф. Карьялайнен [118, с. 191]. Считалось, что полное уничтожение тела и души наступало при сжигании трупа, невозможна была жизнь после смерти и при снятии скальпа. Последний способ расправы с врагом, фигурирующий в фольклоре, означал, таким образом, его полное уничтожение. Мертворожденный ребенок, умерщвленный плод (или ребенок), а также человек, проклятый матерью, не попадали в мир умерших; некоторые из них превращались в сверхъестественные существа, например в Почак (см. № 60).

В некоторых районах существовало представление, что жизнь в мире мертвых течет наоборот и человек, уменьшившись до минимальных размеров, умирает окончательно, превращается в жука и в этом облике является родственникам. Иногда душа покойного может начать новую земную жизнь, вселившись в новорожденного ребенка.

В народных верованиях бывший герой либо человек, обладавший при своей земной жизни выдающимися способностями или властью, становится почитаемым духом. Народная поэзия дает немало описаний того, как герой-победитель, а иногда и побежденный превращается в "духа. принимающего кровавые жертвы и жертвы из пищи". Именно с умершими связывают происхождение большинства духов, особенно локальных.

Одной из характерных черт обско-угорской религиозной практики является существование многих категорий особых лиц, выделяющихся своими сверхъестественными способностями, имеющих дар общения с духами и обладающих возможностью воздействовать на человека и его судьбу. Их можно или нельзя назвать шаманами в зависимости от того, что понимать под терминами "шаман" или "шаманизм". Авторы XVIII в. пишут об остяцких "жрецах", или "священниках", а более поздние — о "шаманах" и, кроме того, о волшебниках, колдунах и т. д. Следует отметить, что сведений о подобных лицах в литературе сравнительно немного. Видимо, этот общественный институт у обских угров был мало заметен для наблюдателей в силу своей неразвитости. Наиболее подробные сведения о подобных людях приводят К. Ф. Карьялайнен [120], А. Каннисто [115] и В. М. Кулемзин [08].

В. М. Кулемзин считает шаманами (хант. йолта-ку, манс. найт-хум) особых лиц, выделяющихся из среды соплеменников следующими чертами: избранничество духами и приобретение от них шаманского дара, способность входить в общение с духами и быть посредниками между ними и людьми, приведение себя в экстатическое состояние для вступления в связь с духами, наличие особого ритуального костюма, относительное разнообразие функций [68, с. 123]. Автор убедительно показывает, что в отличие от многих других народов Сибири у хантов и манси шаманство имело слаборазвитые формы. У них редко встречалось наследование шаманского дара и отсутствовал единый способ его приобретения, функции шаманов были довольно ограниченными и не выработался специфически шаманский способ лечения, не сложился единый тип шаманской одежды и бубна, шаманство не стало еще профессией [68, с. 118-134].

Очевидно, слабым развитием шаманства объясняется малое количество записанных и опубликованных рассказов о шаманах. Редко упоминаются они и в наших текстах. Возможен, впрочем, и такой подход, при котором в фольклоре обнаружится немало следов шаманства. Например, изготовление Эква-пырисем стрелы из голени, потеря им частей тела на пути к водяному царю интерпретируются как символы шаманской инициации [123, с. 21].

У хантов и манси зафиксированы и другие категории особых лиц, из них для нашей темы особенно интересны фигуры сказочника и певца. К сказочнику (хант. маньтъе-ку) иногда обращались за помощью больные. Он рассказывал сказки, в которых упоминались возможные причины заболевания, и в эти моменты больной чувствовал облегчение, передававшееся сказочнику. Он давал совет больному, что нужно сделать для излечения или предупреждения болезни. Исполнителю мифологических и героических песен (хант. арэхта-ку) приписывалась способность предсказывать судьбу, излечивать больного с помощью духов, вызванных игрой на 3-5-струнном щипковом музыкальном инструменте нарс-юх, панан-юх (хант.), санкыльтап (манс.), либо посредством одних лишь звуков, извлекаемых из инструмента [2] У обских угров известны и другие музыкальные инструменты: 9-13-струнная арфа (хант. тороп-юх, тоорсапт-юх; манс. торысипь-йив), 1-2-струнная скрипка (хант. неръпь-юх, кукуль-юх; манс. нэрнэ-йив) и скрипочка (хант. нинг-юх), музыкальный лук (манс. ёвт), деревянный или костяной варган (хант. тумран, конколъ-лонколь; манс. тумра), деревянная трещотка (хант. тори-нёдэль; манс. тарих-нёле), деревянная жужжалка (манс. пыгалка), деревянная чуринга-завывалка (манс. вот-вовнэ-тоул-парт), бубен (хант. куюп; манс. коюп), свистки, дудки, пищалки из дерева, тростника, кости, пера [55, стб. 1026]. . Считалось, что игре на музыкальных инструментах может научиться далеко не каждый, а лишь тот, кто вступил в связь с духами (см. № 57).