Лев Усыскин - Необычайные похождения с белым котом

Валом хохота встретили гости эти слова. «Ай да мельник!» – неслось со всех сторон, – «Эк он старостенка поддел!» Ударили об заклад, принесли жаркое. Стали есть его – сперва с охотой, хоть и не голодны были уже, затем с равнодушием, а после – через силу. Едят они, едят – красные оба, потные – уж и не рады, что ввязались, уже и сдаться каждый готов – даром, что проигрыш по уговору не больно горек – а задор свое берет. Подымет один голову, взглянет на другого, какое у того лицо перекошенное, – и ну опять кусок в рот пихать: авось соперник вот-вот сейчас сломается!

В начале второго часа мельника вдруг что-то словно ударило на миг – в глазах потемнело и руки как, все равно, от холода затряслись – мелко-мелко. Но старик этому как следует и удивиться-то не успел даже – только он рот раскрыл для вдоха, как все и прошло, бесследно как будто!

Принялись есть жаркое дальше. Еще час ели, полтора, два ели – наконец не выдержал старостенок: встал из-за стола медленно, шагнул в сторону, скамью уронив, и, едва только пробормотать успел: «Ваша взяла, дядя мельник – ей-же, далеко мне пока до вашего-то пуза…» Пробормотал – и тут же к ближайшей канаве метнулся: видать, съеденное жаркое прочь запросилось…

А мельник – он сперва за столом посидел: как говорится, для приличия да еще чтоб поздравления не стоя выслушивать: стоять-то уж и сил у него не осталось. Посидел, посидел – поулыбался. Пива из кружки глотнул – чтоб икоту унять – после встал и медленно, вразвалочку пошел восвояси.

Домой он пришел уже под утро, еле переставляя ноги. Съеденное жаркое камнем обложило его внутренности. Дышать – и то было трудно. Мельник уже и не рад был, что затеял давешний спор, – и даже жалел, что вообще угодил на ту свадьбу. Хотя, с другой стороны, и не пойти нельзя было тоже – староста бы обиделся смертельно. Мельника мутило, но он все же попробовал думать о чем-то приятном: «Вот же все-таки – девчонку, считай, пристроил! Теперь уж староста не отвертится: вся деревня слыхала слово сказанное… ничем уж не перешибить…» Мельник прислонился к стене: «Сколько ж я съел жаркого этого проклятого?» Он открыл рот – хотел позвать кого-нибудь, чтоб помогли раздеться и лечь, но тут в глазах его вновь потемнело, как тогда, во время спора, и уже не отпустило тотчас, а словно бы какая-то невиданная прежде сила волной стала подыматься быстро внутри, обволакивая сердце, легкие, гортань. Вместо призыва о помощи, из открытого мельникового рта донесся теперь лишь еле слышный стон – старик медленно сполз по стене на землю и, прежде чем сбежались люди, умер.

Похоронили, стало быть, мельника и принялись нажитое им делить. Ох, уж и разговоров тут было! Не разговоров даже – криков. Криков и ссор. Все орут, бранятся, руками размахивают – пуще всех жены мельниковых сыновей, конечно, стараются: визжат, будто свиньи резаные, что одна, что другая… Того и гляди – и вовсе в волосы друг другу вцепятся! Впрочем, и мужья от них не больно-то отстать норовят: глядят друг на друга волком, кулаки сжимают – даром, что братья родные.

И лишь Гретхен во всем этом не участвовала никак. Сидела себе в уголочке за рукодельем – и только слезу нет-нет, да и смахивала, отца вспоминая.

Словом, спорили, спорили сыновья мельника, делили-рядили – и, наконец, совсем из сил выбились.

«Послушай, – говорит один другому, – мы ведь с тобой отцу нашему всегда подчинялись, не так ли?»

«Так, брат, всегда», – отвечает второй.

«И то, что он при жизни решил, ведь теперь не отменим?» – продолжает первый.

«Не отменим, – второй соглашается, – чего ради отменять-то… коли отец решил, так и сделаем…»

«Ну, а коли так у нас принято – то и с сестрицею, само собой, должны поступить мы по отцовому конечному слову, правда ведь?»

Почувствовал второй из братьев теперь, куда первый клонит, – и ну, довольный, поддакивать:

«Дело говоришь, братец, дело! По отцовскому, конечно же, слову поступим – как же еще!..»

«А помнишь ли ты, братец, как отец перед смертью сказал, что отдаст ей кота нашего только? Дескать, мельницу – нам, и сундуки – тоже нам, а девчонке бесполезной – кота да еще рукоделье ее неоконченное, – потому как всякому ясно: какой от девчонки толк. Только замуж ее выдать разве…»

Второй из братьев как услыхал эти слова, так прямо просиял весь:

«А ведь и вправду так: вся деревня знает, что отец ей ничего оставлять не пожелал».

«Не пожелал, не пожелал – все нам отписал, нашим семьям. Тебе, к примеру, мельницу, а мне – сундуки. Или наоборот, если хочешь».